Василий Лягоскин - Анекдоты для Геракла. Удивительные приключения Алексея Сизоворонкина – бухгалтера и полубога

Нет, об анекдотах Сизоворонкин забыть не мог.

Встречаются два друга:

– Представляешь, я тут женился, на англичанке. Зовут Кони.

– Ну и как тебе?

– Ничего, только сексом с ней тяжело заниматься; постоянно приходится говорить: «Чуть помедленнее, Кони, чуть помедленнее…».

Алексей прошептал последние слова в нежное ушко, которое восприняло их как очередной комплимент, и действительно стал замедлять темп, превращать неукротимую скачку в усыпляющую негу. Даже чуть анекдот про колыбельную не рассказал. Но этого не потребовалось – царица мерно засопела со счастливой улыбкой на губах. Геракл поднялся на чуть дрожащих ногах и медленно обвел взглядом зрителей. Мальчишки смотрели восторженно и завистливо; в неграх поселилась какая-то обреченность. Лешка прочел в их глазах: «Ну вот, теперь точно головы снесут. Потому что такого мы показать богине Египта ни за что не сможем!». А те, кто стоял тут с саблями наголо, явно пребывали в замешательстве. Они ждали команды повелительницы, а та беззастенчиво дрыхла, кокетливо подтянув одну коленку к полным грудям.

Сизоворонкин сам шагнул навстречу им – с Граалем в одной руке и собственной набедренной повязкой в другой. Это было проблемой – завязывать ее Алексей так и не научился, а ждать, что она сползет с чресел в самый ответственный момент, не желал. Между тем один из стражников, отличавшийся более густой и длинной бородой на физиономии, решил проявить самостоятельность – замахнулся на полубога своим оружием. Этому чудаку на букву «м» Геракл просто пнул ногой в промежность. Что-то твердое и напряженное там мгновенно превратилось в кашу-размазню. А сам стражник выпучил глаза, громко икнул, и рухнул на ковер в позе еще не рожденного младенца. Второй лишь на мгновение опустил глаза на напарника, и тут же был награжден ударом волшебной чаши по макушке, защищенной круглым шлемом. Камень заставил прочную сталь звонко зазвенеть. Сам Грааль не раскололся от мощного удара, но содержимое щедро плеснулось на лицо стражника. Тот машинально лизнул языком и замычал от удовольствия. Лешка представил себе, что этот потный мужик прямо в железе, с мечом в руке, лезет на спящую Клеопатру, и его всего передернуло от отвращения. Чувство собственника в этом мире еще никто не отменял, и Геракл поднял руку, чтобы свернуть незадачливому стражу шею. Однако сам Сизоворонкин решил иначе. Он поднял взрослого мужчину в облачении древнеегипетского воина за шкирку, как напроказившего котенка, и ткнул его мордой – только не в его собственное дерьмо, а в оконце, откуда потянуло могильным холодом. Оно проявилось в мраморной стене, лишь только невидимой пленки, разделявшей два мира, коснулся Грааль.

Тело в руках Алексея неистово задергалось, а когда мощная рука вдернула его обратно в тварный мир, царскую опочивальню заполнил крик ужаса, который никак не кончался, и который заставил проснуться Клеопатру; вскочить с перекошенным от боли лицом второго стражника, а потом и вбежать в распахнутые двери целую ораву других стражей. Сизоворонкину в этой толчее стало неуютно. Прежде всего потому, что он понял – еще мгновение, и ему придется крушить кости и ломать шеи – только чтобы остаться невредимым самому.

– А кстати, – подумал он, ныряя в оконце, – тень бессмертия и неуязвимости уже коснулась меня? Сколько я уже мальвазии выпил… И сколько еще выпью!

Он еще успел оглянуться, чтобы в последний раз насладиться прекрасным видом царицы Египта, уже стоящей на ложе в полный рост. В лице божественной Клеопатры еще царило блаженство и благодарность ему, полубогу, за эти мгновения, а может, столетия. Но что-то в нем, в чеканном профиле древнеегипетского канона красоты, уже тянулось вслед за Сизоворонкиным – в царство мертвых. И он понял, что эта прекрасная женщина уже получила в жизни то, о чем мечтала. И что новые страсти, и новые мужчины – какими бы умелыми они не были – не заставят царицу забыть об этом дне. И это разочарование будет копиться в ней; оно будет усугубляться пропажей волшебного сосуда, и когда-нибудь – совсем скоро – прорвется в роковую минуту, когда эти нежные и опытные руки достанут из ларца смертельных аспидов.

Лицо Клеопатры таяло в застывающей дымке, а Алексей в первый раз в мире мертвых содрогнулся; ну не любил он змей! Он искренне пожелал царице отодвинуть этот страшный миг как можно дальше. Наслаждаться жизнью – хоть и без Грааля. Выйти замуж, что ли!

– А муза у вас есть?

– А муза нет. Вот такая в зызни зопа…

Вокруг по-прежнему мерцали огоньки. Круг теперь стал поменьше – в нем осталось шесть окон. Они ничем не отличались друг от друга. Сизоворонкин непроизвольно втянул поглубже туманного воздуха; убедился, что кухней не пахнет, и отдал право первого шага Гераклу. Тело само шагнуло вперед, к стремительно выросшему окну. Лешка заглянул внутрь, и в первый момент ничего и никого не заметил. Комната – если окно действительно вело в комнату – была погружена во тьму. Из нее несло чем-то кислым и неприятным настолько, что Алексею расхотелось попадать в этот мир.

– Эх, грехи мои тяжкие, – простонал кто-то в темноте уныло.

Почти сразу что-то затрещало; тьму разорвал целый сноп искр, а потом зародился огонек, осветивший прежде всего крючковатый нос на бледном мужском лице. Сравнивать этот персонаж с Клеопатрой было не просто неприлично – чудовищно и оскорбительно для царицы. И все же у этих двух таких разных персонажей было общее – Грааль. На столе, теперь достаточно ярко освещенном каким-то допотопным светильником, стояла копия сосуда, который сжимал в руке Сизоворонкин. Но пробовать то, что было налито в копию серого мира, чем-то схожего с Царством мертвых, ему категорически не хотелось.

– А ведь придется, – вздохнул он, кое-как наматывая на бедра длинный кусок ткани.

Лицо старика, теперь сидевшего за столом, не выразило при появлении полубога никаких чувств. Наверное, потому, что на нем просто не оставалось места для чего-то иного, кроме грусти. Не легкой меланхолии или, как раньше говорили, сплина. В лице этом давно и прочно поселилась вселенская грусть. Оно не изменило выражение, даже когда Алексей поднял со столешницы бокал, и, держа его подальше от собственного, в котором перемешались безумная страсть и лучшие яства всех времен и народов, отхлебнул из нового сосуда.

Лучше бы он этого не делал. Лешка рухнул на стул рядом с незнакомцем, придавленный к полу чудовищным грузом беспросветной тоски. Все, что было внутри него черного и грязного, взбаламутилось, заполнило тело без остатка.

– Давайте поговорим о смысле жизни…