Анатолий Шерстобитов - РАЙгрАД

Только потом Куян осознал, какому риску он подвергался, аж спиной индевел, настолько осознал, ведь размазал бы по стенке, скот, нос бы выбил через затылок, издырявил в сито из нагана, кабы не счастливый случай, не звёздочка Куяна охранная. И на всё это до обидного скупая реакция – заметка в ихней газетёнке и всё, никакой там тебе медальки или ценного подарка, хотя ту же урну обмазали бронзой и поместили в краеведческий музей с поясняющей запиской, что, дескать, спасительница города.

– Несправедливо конечно, – деликатно прикашлянул Пеонов и передвинул шашку на доске, – а у нас ещё одна дамочка… «Лаптиман», «Ваньо»? это наверняка потомок какого-нибудь богача из вашей станицы, мстящий советской власти за отнятое.

– Да не было тут богачей, – поморщился Куян, – все жили почти поровну. Да, крепко жили, но чтоб совсем забогатеть основ не было, всё ведь через пупок. Были такие хотельники, да не по тяге поле брали, резьбу на пупах-то враз и срывали. Богатство, Коля, на моё разумение, берётся больше хитрованами, не работягами… Руби-руби, а то за фук возьму…

– Чу! – поднял палец Пеонов. – Как вскрикнул кто-то, не слышал? – Он выглянул за дверь и вернулся. – Никого, показалось, наверно. – Плеснул Куяну ещё граммулек полста и стал пытать про его фронтовую жизнь.

Однако вскрик Пеонову не послышался – вскрикнул вахтёр, кого минут через десять обнаружили под вагончиком беспамятным и связанным бельевой верёвкой. Две лаборатории с электроникой были раскрошены вчистую, тут же валялись и орудия этого грязного труда – лом с киркой, топор и лопата, позаимствованные с пожарного щита. Куян же незаметно сунул в карман прищепку, уж очень она, будучи формы своеобразной, ему показалась знакомой, но о подозрениях пока смолчал, была причина.

– Такого шага нам и следовало ожидать, – скомкал в кулаке бороду шеф, – всё это надо было предусмотреть, будить такие силы и сохранять безмятежность?! Ведь даже после обработки такого крохотного клочка почти цивилизованной суши мы вернули государству миллион с гаком, отняли! Это ли кому-нибудь не кровная обида. Слава богу, разрушена лишь исполнительская часть, поменять блоки не проблема, работы на полдня. С этого дня, друзья мои, – шеф хрустнул выкручиваемыми пальцами, – объявляю чрезвычайное положение, спецохрана к нам прибудет уже завтра. Но, в первую очередь, будем, коллеги, бдительны сами, останемся честны и добросовестны в исполнении своего долга, задачи-то у нас не из лёгких!..

Уже наутро Куян был в профтехучилище, где работал мастером его внук Вадька.

– Чья? – сунул он ему под нос прищепку.

– Похоже, такие я привозил мамке с армии, из ГДР.

– Я так и знал, распред-твою…

– Опять, знаток, ведёшь какое-то следствие? – хохотнул внук.

– Цыц? На этот раз батяню твоего могут очень даже крепенько пестиком в ступке пригладить.

– Ну и поделом, раз такой проворный, а то всё чего-то мостится лыка с камня надрать. Зайди-ка, дедуль, для интересу в мою группу, какой там митинг кипит, забодала вконец пацанва, может, при тебе хоть чуток утихомирятся, ты ведь человек заметный – член корреспондентского взвода.

Но в группе с их появлением пересуды вчерашнего ничуть не утихли.

– …Вадим Александрович, вот батя ногу сломал в гараже из-за какой-то вшивой пары рельс, что подобрал на свалке, кто теперь убытки возмещать нам будет, кормить это время?

– Ладно ещё небо в клеточку не смотрит, – хмыкнул кто-то, – на сва-аалке, выдрал поди живьём где-то на перегоне, пустил эшелон под откос…

– Ну ты, Дурфесор! Тебя, козлина, спрашивают, а? Так чего сплясываешь?

– Конечно, легко ещё отделался…

– И ты тварь?! – стал затравленно озираться паренёк, – так чего, может по соплям нащёлкать?

– Ой, как жю-ютько!

– Ну пошли, пидр, выйдем!

– А ну-ка, петухи, сядьте, уймитесь! – прикрикнул Вадим.

– А у нас соседа в погребе вообще замуровало, еле отрыли.

– Кой-каких бугров, говорят, вчера так подчистило, не приведи боже, хоть с протянутой рукой шагай по миру.

– А слышали, Подгорбунского-то, чекиста нашего со «спемедмойки», еле ведь вчера откачали из обморочи, уж очень мужик расстроился, что скопленное изъято. И ведь все знали, как копил, что шустрил офицер по карманам у клиентиков, ну совсем неумеренно, а кто пожалится, куда?

– У нас в посёлке дядя Миша Дрысторный грыжу два раза резал, от перегрузок, он на стройке всю жизнь пашет, так вот на обед и с работы он хилял завсегда с портфельчиком, а там, самое малое, кирпича по четыре. Жил он когда-то в саманной избёнке… впрочем, сейчас он снова в ней.

– Одному дяхону с нашего квартала, кликуха у него Мека, счётик за ток объявили, так досе бедолажка не проикается…

Куян поспешил на работу. Там уже нервничал редактор, Лепетунько Леон Галимович, учёный агроном, стандартно отформованный в партшколе в редактора, на памяти Куяна уже шестой такой «вэпушкник». Порядковое совпадение к слову, пришлось в точку – шестёрка из шестёрок. Нынешняя нервозность Лепетунько объяснялась звонком из горкома, откуда выговорили за очередную опечатку – вместо «надёжный страж социализма» опубликовали «страх». И надо же, заламывал руки Леон Галимович, и ведь именно в этом контексте, да с таким зловещим намёком, как наговор какой. А недавно выпала буква «б» из «обсуждение доклада предисполкома», получилось «осуждение». В зарисовке же о члене бюро проскочило вместо «неизменная улыбка» – «низменная»… Бывали, бывали конечно и до этого ошибки, но чтобы со столь явной аполитичностью? Расстроен был Лепетунько едва не до слёз.

– Опять вы с утра отлучаетесь без спросу? – пошевелил он на Куяна белесыми бровками.

– Помилуйте! – округлил глаза тот. – Опять вы запамятовали, я ведь ещё в пятницу упреждал, что проскочу в бурсу, поменяю масло в картере на халявку, договорился, кстати, с ними и насчёт промывки блока под давлением…

– А-аа, – сказал неуверенно Лепетунько. Да, он мог запамятовать от перегрузок многое, в том числе и то, что никогда не говорил, чем Куян умеренно и пользовался. Перегрузки же складывались из чтения рукописей, гранок, как правило, в два-три круга, чтения настолько истового в надежде уловить крамольные мысли и опечатки, что к концу дня он попросту ошалевал, глаза лезли из орбит, его даже шатало. Само собой, сказывались и многие общественные нагрузки, что он блюл свято – бюро, пленумы, сессии, комитеты, политдни, кураторство… «Квадратный многочлен», определял его литсотрудник Ванёк Шпур, поясняя при этом, что с «много» всё ясно, жаль только, мол, что Леонушка не станет когда-то членом комиссии на собственных похоронах, ну а что «квадратный» выяснялось ровно через полминуты общения с ним.