Сергей Филиппов (Серж Фил) - Вологодские кружева. Авантюрно-жизнерадостный роман

– Слышь, Серж, – зашептал мне в ухо Андрюха, – а ведь эхо-то нам наврало!

– Какое эхо?

– Ну помнишь, на плоту, оно кричало: никогда, никогда! А смотри, всё, как я просил: еда, тепло, гостеприимные женские объятия!

Если сейчас Литомину не икалось, то, значит, нет на свете ни сверхъестественности, ни сверхсправедливости! Уже три дня дождь средней паршивости замачивал наши бренные тела и скудные вещички. Палатка, позабыв о своем наиглавнейшем предназначении, текла, как добротное исправное сито, и мы чувствовали себя в ней отважными исследователями морских глубин, путешествующими в батискафе. Хотя, чёрт, в нём-то сухо! Нет, скорее всего, мы находились на подбитой подводной лодке, и час полного затопления был близок!

Вероятно, в наших злоключениях был виноват я, так как именно меня посетила мысль начинать работу с самого дальнего, самого трудного хода. Эта мыслишка пришла в мою неумную голову не просто так, но под действием поскрёбываний зависти, которую я испытывал, глядя на моих друзей, бурно проводивших досуг в обществе Любочки и Тосечки. Но я бы, может, ещё потерпел не один день их идиллию, да они сами всё испортили. Испортили не со зла, а с благими намерениями, но всем хорошо известно, куда ведёт дорога, замастыренная из этих самых намерений! В общем, четыре счастливых придурка, решив, что я невероятно тоскую, притащили мне подружку, после знакомства с которой я и решил валить как можно дальше и как можно быстрее! А поскольку я не самый большой женоненавистник на свете, то можете себе представить, какова была та, которой предстояло скрасить моё одиночество!

Костёр шипел и дымил, сырые дрова пузырились влагой, но единственное утешение в такую погоду – чайник – всё же работало исправно.

– Серж, а давай рванём домой! – грея руки о кружку с чаем, предложил Андрюха.

– Домой? – переспросил я. – В Ленинград, что ли?

– Да какой, на фиг, Ленинград! В Семигороднюю.

Я молча достал двухкилометровую карту (это не величина её, а масштаб) и поманил пальцем Андрюху:

– Вот, смотри. До Семигородней двадцать вёрст, и всё без дороги. Да что я тебе говорю, ты лучше меня знаешь.

– Знаю, знаю! Но тут так холодно и мокро, а там, у них (Андрюха мечтательно закатил глаза), так тепло и сухо!

– Ну подумай, если ТАМ у них сухо, то какое же может быть удовольствие?

– Да как это како… – начал было Андрей, но запнулся, врубившись в истинный смысл моих слов. – Ну не надо, не надо подкалывать. И вообще, это не я, а Любка отыскала ту прелестницу. Думаешь, мне она понравилась? Мы тебе найдём другую, самую лучшую в Семигородней!

– Спасибо, но я и сам, кажется, не парализованный импотент, страдающий старческим слабоумием и недержанием мочевого пузыря! Найду, коль понадобится.

– Хватит вам трепаться, давайте решать, – неожиданно для нас, так увлёкшихся волнующей темой, влез Мишка. – Так идём или не идём?

– Как хотите, – махнул я рукой. – Если вас прельщает двадцатикилометровое путешествие под дождём по хлюпкому болоту и непричёсанному лесу да с последующим возвратом в это же место, то – пожалуйста! Но если…

Хрена с два стали дослушивать меня до конца эти сексуально озабоченные молодчики! И откуда силы-то взялись? И палатка, и все остальные шмутки были распиханы по рюкзакам в мгновение ока! Ну точь-в-точь, как в фильме «Три плюс два». И так же, как в том фильме, я спросил их, впрягшихся в рюкзаки и готовых скакать галопом хоть к чёрту в зад:

– Всё собрали?

– Да всё, всё!

– Значит, всё?

– Ну хватит издеваться! – Андрюха притоптывал, как арабский скакун, вернее, как жеребец-производитель, которому намекнули на скорую работёнку. – Всё! Всё собрали!

– А инструменты? – ехидно и подленько заулыбался я.

– О-о-о-о, чёрт! – взвыл Андрюха и сбросил с себя рюкзак, который смачно чавкнул, упав в лужу.

Дело в том, что до инструментов было километр с хвостиком. Мы их оставили там, где закрепили не пройденный ход, как и делали неоднократно – в лесу воров нет, по крайней мер тех, кто ворует вещи.

И вдруг Андрюха засиял:

– А давай их оставим, всё равно возвращаться.

– Хорошо, – немного подумав, согласился я, – но если, по каким-либо причинам, нам возвращаться сюда не придётся, то за инструментами ты пойдёшь один. Ладно?

– Да пойдём, Андрей, сходим, – хлопнул Мишка по плечу своего единострадальца. – Лучше сейчас пару километров пробежать, чем потом сорок утаптывать.

Когда они ушли, я стал размышлять, как побыстрее доделать трудный ход, справедливо полагая, что, пройдя эти два километра и окончательно промокнув, казановы порядочно порастеряют свой сексуальный аппетит.

Эх, как я был молод и наивен!

– Вставай, а то примёрзнешь! – заорал Андрюха бодро и громогласно. – Вперёд, труба зовёт!

Я посмотрел на него грустно, осознав, что идти всё же придётся, но нашёл силы, чтобы пошутить:

– Это какая тебя зовёт труба? Уж не фаллопиева ли?

– Что это за труба такая? – посмотрел на меня Мишка в недоумении.

– А это ты у Тосечки спроси, – ответил я ему, с содроганием натягивая мокрый рюкзак.

– Если это что-то из истории, то навряд ли, она историю плохо знает.

Когда я от смеха упал, то рюкзак надавил мне на темечко, отчего лицо погрузилось в лужицу, и вместо хохота раздалось бодрое бульканье.

Рядом со мной булькал Андрюха.

А Мишка укоризненно начал головой:

– Эх, дети, дети! Вам бы только пошалить!

В ответ мы забулькали еще интенсивней.

Если есть такой человек, которому нравится лежать в больнице, то пусть придёт в любое время суток и плюнет мне в рожу!

Так, примерно, я думал о больничном времяпровождении до того, как мы с Андрюхой попали в семигороднинскую больницу.

Если сказать, что мы здесь очутились случайно, то это значит оклеветать меня, хрупкую игрушку в лапах фортуны, но обелить Андрюху с Мишкой, которые и являются лапам (причём, не всегда чистыми) этой самой пресловутой фортуны. Пережди мы промозглую сырость у тлеющего костра и в текущей палатке, максимум, что мы получили бы – это сопливые носы и осипшие глотки, Но нет, где там! В некоторых же просто бурлят и выплёскивают через край природные инстинкты и разудалая бесшабашность! И вот он, закономерный итог незрелости ума: стёртые по задницу (ну, если честно, то просто до мяса!) ноги плюс сопливые носы и осипшие глотки, а моя правая нога к тому же насквозь пропорота гвоздём! Но главное: в больнице мы с Андрюхой вдвоём, Мишке хоть бы хны – он цел, сух и звонок! Если после этого кто-то скажет, что существует справедливость, то я ему не пожму руку даже в том случае, если он меня снимет с электрического стула за две миллисекунды до включения рубильника!

Отмахав двадцать километров мокрыми и промёрзшими, мы только дома увидели плоды своего героического перехода – стёртые в кровь ноги у меня и у Андрюхи. Но появление Любки и Тоси с сумкой еды и выпивона заставило позабыть нас о таких пустяках. А зря! Через два дня, пролетевших весело и бестолково, ножки наши опухли, загноились, а ночью, ближе к рассвету, мощные клыки боли впивались в них жадно и вожделенно, без устали кромсая и теребя свою добычу.