Нибин Айро - Илиннарэ

Ну, а последний вариант вообще вариантом не был – потому что означал уход из компании, с потерей Таньки, Мэлки, Аюшки, музыки, игр… да вообще половины жизни. Ибо Айра у них был всеобщим любимчиком и даже чем-то вроде маскота: во всей «большой» тусовке таких уехавших можно было сосчитать по одной руке. Заигрывались пиплы, бывало – но чтобы совсем в реал не ходить?! Немногие даже знали, как зовут Айру «по жизни»: Данька, например, не знал до сих пор, хотя про большинство остальных уже так или иначе выяснил.

Компания была, мягко говоря, пестрая. Непостижимым образом в ней смешивались и вступали в реакцию «толчки» Ира-Орли, Катя-Мэлориан и Тень (она же Хальда, она же Лумбулэ, она же Гватрен, она же Ху… стоп, за это можно и схлопотать), домашний волчонок Айра (в 2-х экз.), каэспэшники Дима «Добрый Ух», Лана-Светик и Птица-Надя, консерваторский музыкант Ванечка по кличке Ванечка, двухметровый, вечно накуренный и даже во сне не расстающийся с гитарой, «личинки филолога» Пищерица, Машка Черная и Машка Белая, техностудиозусы вроде самого Даньки или той же Ланы, восторженная деффачка Аечка подозрительного возраста, с прической типа «сунь пальчик в розетку», Туманное Существо Кся из столь же туманного Петрозаводска, прочие бессчетные эльфы, назгулы, анимэшницы, фидошники, хыппи, хоббитки, планокуры, автостопщики – ну и, разумеется, умопомрачительная Танза и умопомешательная Нюшера. В двух комнатах, коридоре и кухне кипело по вечерам такое варево, что Данька поначалу поражался: как соседи терпят??

Только зависнув здесь в первый раз на ночь, он увидел, что бедлам строго ограничен во времени – а побывав на других флэтах 8 8 от англ. «flat» – квартира, где собираются тусовщики (хип.) , убедился, что «Танькобаза» по меркам тусовки и не флэт вовсе, а элитный клуб: с фейс-контролем, вышибалами и неписаным, но жестким кодексом правил. Притом что сама Танька ничем не управляла и не командовала, она вообще работала и объявлялась дома обычно к вечеру, когда веселье уже близилось к стадии «щас спою». Предполагать же диктатора в тринадцатилетней Шушере было бы окончательным безумием: шпынять ее не шпыняли, разумеется, но и всерьез не воспринимали (все, кроме Айры – который Нюшку выделял, наоборот, и нередко вел с ней долгие приватные беседы на кухне). В общем, с некоторых пор Данька стал внимательнее приглядываться к процессу, пытаясь понять: как же оно все крутится, не распадаясь? Кто здесь кукловодит?

Сейчас, например, в углу у окна смешанная компания бардов и менестрелей тянула под гитарку что-то суровое про драккары и коней; на диване Тень вполголоса устраивала Лиззи сеанс разговорного немецкого, попутно расшивая бисером юбку; под диваном лежал Айра, порыкивал и время от времени, быстро высунувшись, кусал девчонок за лодыжки (Тень хихикала и ойкала, Пищерица только рассеяно дрыгала ногой). Справа от Даньки сидела и рисовала смуглая носатая Орли, тоже хоббит, как он, и даже сестренка по отцовской линии (самого Данькиного папаши здесь сегодня не было, он умотал на какой-то слет). В центре комнаты обжимались на «пенке» Растаман Сережа и Оса-Полоса, страшненькое тощенькое существо, одно из немногих, с кем Данька не состоял даже в знакомстве, не то что в родстве. Рядом с ними, не обращая никакого внимания, валялась на спальнике и втыкала 9 9 «втыкать» – глазеть, пялиться с бессмысленным видом (хип.) в книжку Шушера. На фоне Осы она смотрелась настолько выигрышно, что не знай Данька о ее особом здешнем статусе – сильно бы удивился, почему Сережик лапает не ее, а эту прыщавую чучелу.

«Вот и что у них… у нас общего?» – размышлял он, заново оглядывая комнатную фауну, машинально подпевая взявшей гитарку Лане и прислушиваясь к обрывкам доносящегося из кухни разговора (как обычно, что-то заумное, какие-то зеркала и отражения в мифологических контекстах).

«…Я же вообще здесь левый, на самом деле. Почему мне тут так кайфово? Потому что я могу сейчас положить Орли башку на колени, а она улыбнется и почешет за ухом? Кстати, это же она меня рисует! Класс… Может, как раз потому, что творчество все время? Музыка? Свобода? Или… Хм… Если б Таньки здесь не было бы – как бы оно было бы? Для меня?.. Да так же, на самом деле. Не в Таньке дело. Просто… люди хорошие. Настоящие. Хоть и эльфы. Ага, особенно Ванечка. Настоящий человек, чо. Урукхай фигов… Но если Ванечку убрать – настанет дырка. В форме урукхая. И в дырку будет сквозняк. Или вот Аюшка…»

– Мурки, Даничка! Чего грустный?

– Так. Ду-у-умаю.

– Ду-умать вредно, – хихикнула Аюшка. – Еще доду-умаешься. Приходи лучше ко мне на днюху? Второго числа в хисиме… ой, в ноябре.

– О! Конечно, приду! А где?

– А здесь. Танзу потесним слегка. Народу будет немного, ты почти всех знаешь. Мур?

– Мурр, еще какой мурр! Спасиба! Падай сюды?

– Хи! А мама увидит?

– Язык покажем. Падай, падай.

– …Эй? – немедленно донеслось из-под дивана. – Вы двое, я тебе говорю! Инцест ферботен! Аище, отцу расскажу – выпорет!

– Подумаешь! – надулась Айка. – Уже и посидеть нельзя!

– Ага, – согласился Даник, – сразу всякие бдуны набегают… с ферботеном наперевес… Ну их! Сестренка-сестренка, а зачем тебе такие длинные ноги?

– А это – чтобы Нюшера завидовала.

– О-ой… о-ой… я вот прямо вся уже иззавидовалась!

– А мы не с тобой говорим, между прочим… Сестренка-сестренка, а зачем тебе такой замечательный хайр 10 10 волосы (хип.) ?

– А это – тоже чтобы Нюшера завидовала.

– Тьфу! Кикиморо болотное вульгарис!

– Шушера у нас сегодня злюка злючная… Сестйонка-сестйонка… а вот это у тебя – засем такое болфое?

– А это – чтобы Нюшера ващще треснула от зависти.

– Слышь, ты?! – Нюхина книжка шмякнулась в стену возле Айкиного уха. – Аец позорный?!

– Я вас внимательно?..

– Заткнись, поняла?! Завали хлебальник!!

– Фига себе… – обалдел Даник. – Девчонки, не ссорьтесь!

– А пусть заткнется! Заипала уже!

– Я ж говорила: завидует, – пропела Айка, демонстративно отряхивая подобранную книжку. – У самой-то…

– Аище, прекрати! – Айра, только что бывший под диваном, вдруг оказался в центре комнаты. – Лайхэ, не надо. Не кусайся. Ну бывают дурочки, на всех не назлишься. Ты лучше ее. Ты вообще лучше всех. Можно, я тебя обниму?

– Айра… Айрочка… братишка… ты тут один настоящий. Такой хороший… А я себе выращу все, вы еще сами обзавидуетесь! – Шушера вскинулась. – Аец, слышь? Через два года поговорим. Померяемся. Спорим, что у меня больше будут?

– Спорим! На что?

– На побриться налысо!

– Давай! Все свидетели? Забились!

– Забились. Все, Аец… – она сладко потянулась, – …совершеннолетие ты встретишь лысой. Будешь плакать и рвать на попе волосá.