Семён Ешурин - Крепостная герцогиня (главы 28—63). Квазиисторическая юмористическая эпопея

Ибо герцог аглицкий приедет в Расею, жЕнится на… Глафире Васильевне и останется жить здесь же. Во крайнем случае, сбежит от нея, не разведясь али руки на себя от счастия семейного наложит, оставив ея тем самым герцогиней аглицкой, аки и предсказывала цыганка.

Поражён был граф Гриффит логичностью слов служанки юной и нестандартностью мышления ея! Но тут пронзила его мысль ужасная – а вдруг герцог сей суть он сам?! Вариант не столь уж утопичен, ибо коли преставятся Джордж и Роберт Гриффиты, герцогом автоматически станет он, Уолтер Гриффит, временно пребывающий Роджером Смитом. Ещё ночью прошедшей грезил он во сне о союзе с сей девой прекрасной, но ныне одна мысль о возможности брака с дурой сей вызывала дрожь!

Вскоре ушла Глашка. И молвил Роджер Малашке:

– Сколь бы ни был богат герцог аглицкий, разорит его Глафира.

Уточнила Малашка мысль сию:

Улыбнулся граф аглицкий и молвил:

– Аки глаголил некий джентльмен аглицкий красоткам, его разорившим,

– Красота сосёт мир!

– подытожила Малашка тему сию.

К сожалению превеликому, не пыталась дева сия увековечить приоритет свой на фразу сию. Да коли бы и пыталась, не преуспела бы в сем ввиду выдуманости своей! В итоге у фразы сей сосущей, аки вездесосущий, … то бишь вездесущий ГУГЛ сообщил полно авторов! Посему автору повествования сего не оставалось ничего иного, аки переделать фразу философскую в полукриминальную:

«Красоту сосёт МУР!»

(аки вариант:

«Красоту сосёт мэр»).

Продолжил Роджер диалог с Малашкой:

– Сестра твоя красоты неописуемой и на светскую леди смахивает. Но стОит токмо ей уста отверзнуть, аки ясно станОвится, «ху из ху», то бишь «кто есть кто»!

– Ну что Вы, мистер Смит, всё «ху» да «ху», аки птица хухушка?!

Отсмеялся слушатель негромко и помыслил: «А вдруг и впрямь существует птица таковая?»

Юная «ведьма» вновь прочитала мысль сию и ответствовала на вопрос незаданный:

– Название сие придумала я по аналогии с кукушкой, но не удивлюсь, коли где-либо есть, али возникнет опосля сия «хухушка». Но токмо в том случае, коли глаголит она: «ху-ху… в теремочке живёт?»!

Вновь прыснул граф аглицкий, ибо ведал от няни своей расейской Авдотьи Голд сказку про Теремок, то бишь первое общежитие расейское.

Вдруг под влиянием юмористки юной щёлкнуло что-то в мозгу Роджера, и вопросил он вдохновительницу свою:

– Гнетёт меня мысль: за кем осуществляет наблюдение наружное мышка-наружка?

Улыбнулась Малашка и застыла на миг. Но, видать, и у нея в мозгу то же самое произошло, ибо молвила, аки обычно, серьёзно:

– За лягушкой-квакушкой, ибо слишком много квакает!

Рассмеялся британец и помыслил сквозь смех: «Хоть и не обладает Малашка силой богатырской, но быстроте реакции ея в перепалке словесной сам великий корейский боксёр Юзц позавидовал бы!

Но на сем не закончился «вечер юмора», точнее – «утро юмора». Молвила Малашка слушателю своему восторженному:

– Справедливо глаголили Вы, мистер Смит, о негативных последствиях разевания уст глафириных. Посему посоветуйте ей заменить пломбы расейские на забугорные!

Долго пытался Роджер смех подавить, но не преуспел в сем и захохотал-таки. Правда, негромко, дабы внимание посторонних не привлекать. Засим выдавил:

– Убойный у тебя юмор, Малашка!

– Убойным он вчера был, когда срифмовала я про нежелательное убиение Глафиры конём истязаемым, на что наездница сия напрашивается регулярно.

Засим принесла юмористка новый чай взамен остывшего. Уговорил Роджер Малашку отведать половину его порции, то бишь четверть зефира. Отведала та и молвила:

– Премного благодарна, мистер Смит, за радость доставленную. Теперь уже не смогу глаголить я, что ВСЯ жизнь моя была безрадостна!

Чрез некоторое время молвил Роджер:

– В речи твоей, Малашка, непривычно много для девки крепостной слов иноземных.

– Сие заслуга батюшки моего, коий глаголил: «Учи, Малашка, про запас выражения умные. Тогда, коли попадёшь когда-либо в общество культурное, тебя там за свою примут!»

– Так поступают пижоны!

Заморгала девица очами непонимающе:

– Сие не разумею я!

Но вдруг прояснился взгляд ея, и молвила юмористка, лишь самую малость улыбнувшись:

– Но разве лучше «пи» -мужья?!

Пока смеялся Роджер, пришла ему во главу мысль, аки осмыслить малашкин набор звуков юмористический:

– Конечно, лучше! Ибо питерские мужья деньги зарабатывают, а питерские жёны токмо тратят оные!

Засмеялась Малашка:

– ПИтерские ЖЁНЫ не токмо деньги мужнины тратят, но и пекут для тружеников сих ПИтерские РОЖКИ.

Рассмеялся Роджер, но помыслил, что не столь уж часто пирожки пекут пижоны!

Возобновила вязание Малашка, а больной задумался о судьбе своей и вязальщицы сей. Тянуло его к сей деве юной невзрачной со страшной силой. Признался себе граф аглицкий, что мечтает о дне, когда крепостная сия достигнет возраста брачного и станет супругой его возлюбленной! И решил загадать он: осуществится ли мечта сия? Для сего должна будет ответить владычица дум его на вопрос простейший, но не для Курска.

– Ответь-ка, Малашка, ведаешь ли ты, кто такой Архимед?

– Конечно, ведаю! (Застучало часто сердце слушателя счастливого!) … Тем паче, Вы, мистер Смит, видели его вчера.

Пригорюнился граф, ибо учёный загаданный истлел ещё за пару веков до рождества христова. Но пояснила Малашка:

– Архимед суть конь вороной глашкин, коему с хозяйкой не повезло.

Чрез некоторое время помыслил граф, что формально верен ответ служанки, ибо глаголилось в вопросе его про «Архимеда», а не про «учёного Архимеда». И почти сразу развеяла девица сомнения последние:

– Глаголил мне батюшка про грека древнего придурочного изо града сицилийского Сиракузы, коий из ванны выскочил не домывшись и не одевшись с воплем: «Э!! Ври-ка поменьше!», ибо градоначальник сиракузский врал, что учёный сей не сможет объём короны вычислить!

– Занятна твоя версия происхождения слова «Эврика», более точный перевод коего тебе ведом наверняка.

– Слово сие переводится с языка греков древних (эллинами именуемыми) аки «нашёл». И произнёс «эврику» мифический Орфей, когда нашёл в царстве мёртвых Эвридику, коюю с ранее прозвучавшей «эврикой» путать не желательно. Правда, на обратном пути она столь задолбала его речами длинными пустыми, что оглянулся Орфей, якобы, случайно и болтушка сия там и осталась! … Впоследствии вакханки, своим паханом Вакхом на певца сладкогласого натравленные отомстили ему за фактическое убиение трепачки сей. Разорвали оне сего служителя муз на части, али глаголя по-научному, «продифференцировали». А ответствуйте-ка, мистер Смит: что услышал несчастный во финале славного живота своего?