Семён Ешурин - Крепостная герцогиня (главы 28—63). Квазиисторическая юмористическая эпопея

– Предсказание сие предков Малашкиных и сгубило! – молвила Наташа. – Глаголила мамаша ея, что лишь потому ввергает себя и семью свою в пучину речную, что не может потонуть герцогиня будущая аглицкая! Она и не потонула… Батюшка-то мой ранее не шибко цыганке сей верил, ибо вряд ли герцог аглицкий «клюнет» на деву хоть и лепую зело, но с болезнью непонятной. Опосля же исцеления глашкиного чудесного уверовал окончательно и трясётся надо дщерью своей, во блуде рождённой более, нежели надо мною, дщерью законной! Даже вольную ей дал, ибо негоже герцогине будущей во крепостных девках пребывать! Когда победил Архимед (благодаря колдовству ведьмы Малашки!), подарил он его своей фифе внебрачной, дабы было той над кем издеваться, ибо над Малашкой я ей особливо изгаляться не позволяю – моя всё-таки служанка, а не ея!

(Помыслил тут Роджер, что Наташа глупая для любимой его всё-таки меньшее зло, нежели Глафира столь же глупая, но более жестокосердная! Автор тоже помыслил, но об ином. Произнесённые Наташей словА «изДЕВАться» и «изГАЛЯться» родственны по смыслу. Видать, была некая злобная «Галя», кояя по гороскопу была «дева». Впрочем, и без гороскопа тоже, коли при всей стервозности своей не вела образ жизни шлюхастый.)

Долго ещё распиналась Наташа, убеждая красавца аглицкого не влюбляться в сестру ея, прекрасную ликом, но ужасную нутром своим прогнившим! Токмо зря расходовала она красноречие своё, ибо сама Глафира ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ лучше нея ОТВРАТИЛА Роджера тупостью и мерзостью своими!

…Засим настало время ведёрное, и сменила ораторшу многословную служанка ея немногословная, но лишь по делу глаголящая, хоть и не вяжущая лыко (то бишь вяжущая не лыко, а носки льняные для Роджера), но у коей, аки глаголет народ расейский, «всякое лыко во строку!», то бишь что ни скажет, всё к месту, но не с точки зрения упомянутого народа расейского, а с точки зрения графа Уолтера Гриффита, интеллектуала аглицкого.

И молвил граф сей, под личиной Роджера Смита скрывающийся:

– Поведала мне токмо что Наташа говорливая о неудачной переправе чрез Сейм. И передала рассказ Глафиры о последних словах батюшки твоего, Малашка! Потрясён я сим образцом высокой поэзии и безупречной рифмы… пред лицом вечности!

– Переправа сия суть неудачна лишь (не считая родителей) относительно… меня. Для сестрицы же моей исцелённой вследствии купания она насупротив удачна зело. Утоплением своим батюшка несчастный опроверг популярное заблуждение из руководства для пловцов начинающих, коее гласит: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!». В те трагические мгновения упомянутые руки работали исправно, однако ко спасению утопающего не привели, ибо свело не указанную в руководстве ногу.

– Значит, следует выкинуть из руководства сию фразу, – предложил слушатель, – и в последующие издания не включать!

– Отнюдь! – возразила служанка. – Не выкидывать следует, а чуть подправить.

– Добавить али убавить?

– Либо то, либо иное. То бишь либо «Спасение утопающих – суть дело рук и ног самих утопающих!», либо «Спасение утопающих – суть дело самих утопающих!»

На сем месте умном решил Роджер сменить тему «утоплую»:

– Интересная у тебя фамилия, Малашка – «Ломоногова»! Видать, кто-либо из дальних предков твоих ногу сломал?

– Не столь уж дальних! Дедушка мой деяние сие свершил, поскользнувшись зимой на льду, но так и преставился без фамилии. А батюшке моему будущему предложил барин его фамилию себе выбрать, а тот поленился, видать, и доверил сие барину, коий и нарёк родителя моего Ломоноговым, ибо сие означает «сын человека, сломавшего ногу»!

– Хоть какое-то чувство юмора есть у Василия Никитича!

– Мечтаю хоть когда-либо в сем убедиться, – усмехнулась Малашка, – ибо глаголила я про некоего предыдущего барина. А фамилия моя не столь уж смешна, ибо каждый может ногу сломать. А вот нос – токмо тот, кто на сие напросится поведением своим предосудительным. Посему фамилия «Ломоносов» куда смешнее была бы!

Рассмеялся боксёр аглицкий, чей нос лишь потому сломан не был, что обладал владелец его техникой высокой, что отметил, аки уже глаголилось, великий корейский боксёр Юзц.

Не могли ведать оба собеседника, что чрез три месяца того же 1711 года явится в сей мир обладатель фамилии сей смешной Михайло Васильевич Ломоносов. И такой бешеный пиар ожидать будет оного учёного и поэта, что фамилия его не считается и поныне ни боксёрской, ни смешной!

– Восторгаюсь я, Малашка, твоим внутренним обликом, – молвил чрез некоторое время Роджер, – но не внешним! Пыталась ли ты соблюдать правила гигиены?

– Соблюдаю я главное правило, за коее француз сей Ги прозван «гиеной», то бишь питаюсь, аки зверюга сия, объедками!

(Не ожидал Роджер, что деревенщина сия ведает малоизвестное и малопротяжённое имя, коее во двадцатом веке носил столь же малоизвестный премьер-министр французский Ги Молле происхождения иудейского, а веком ранее – широко известный писатель французский Ги де Мопассан происхождения французского, коий воспевал во творениях своих любовь и преставился от последствий оной. Автор имеет в виду так называемый «люэс». Болезнь сия расшифровывается аки «ЛЮбовь ЭСмеральды». Любовь сия описана в романе знаменитом о любви балерины божественной цыганской к балетоману латышскому. Виктор Гугу назвал шедевр свой «Любовь к па рижской богоматери»…. Засим «люэс» был искоренён путём… переименования в «сифилис». … Но вернёмся к диалогу об объедках.)

– Мне тоже не столь уж давно довелось питаться пищей сей остаточной, – молвил Роджер, – однако я мылся, стригся и причёсывался.

– Соблюдать же прочие правила и рада бы зело, но есть мнение, что сие мне ни к чему!

– И кто же носитель мнения сего?

– Сие не суть важно.

– Ну Малашенька! Ответь по дружбе!

– Рада я безмерно, мистер Смит, сему предложенью чистой дружбы! Но не могу осуществить предложенное Вами, ибо даже

«Да-а …! – помыслил Роджер. – Морозовоустойчивость сей девы расейской народной аж зашкаливает! Видать, является она исключением из народа своего фискального!»

(Аналогичную мысль более века спустя, уже опосля безобразия на Сенатской площади столицы расейской, но к тому времени не Москвы выразил высокородный герцог аглицкий… Уолтер Гриффит: «Как ни далеки были декабристы от народа расейского, но бабушка моя Мелани – того далее, ибо ненавидел народ сей завистливый интеллектуалку сию безобидную более, нежели эксплуататоров своих кровососущих!»)

Разумеется, и без несостоявшегося закладывания Малашкой хозяйки своей спесивой ведал Роджер, от кого исходит мнение реакционное о недопустимости для девицы затюканной принятия облика человеческого. Да и отношение крепостницы юной ко просвещению если не всех крепостных вообще, то Малашки в частности не было секретом для Роджера опосля откровений Наташи влюблённой. Ясно было графу, что коли станет Малашка когда-либо супругой его, то должна будет соответствовать гордому званию графини аглицкой. Интеллект ея уже ныне званию сему соответствует, а по чувству юмора превосходит крепостная сия вообще всех, с кем когда либо общался Уолтер Гриффит, даже мать его возлюбленную Джейн… бывшую Гриффит! Но вот эрудиция ея (даже с обрывками знаний, от усопшего родителя усвоенных) оставляет желать лучшего! Пока ухаживает Малашка за больным, есть время эрудицию сию повысить, но опосля выздоровления лафа сия закончится, ибо об официальных занятиях с крепостной девкой, да ещё за барские деньги не может быть и речи. Да и Наташа не позволит, а коли проведает о любви своего избранника к сей крепостной, то и вовсе сживёт Малашку со свету!