Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

— Ва-а-сят-ка, ты живой? — послышался растерянный голос Воронова. — Беда! Колесо соскочило…

Приподнимаясь и ощупывая бока, помощник комбайнера философски изрек:

— Кабы знал, где упасть, — соломки бы подстелил…

Воронов с Васяткой, кряхтя и поминая отнюдь не лестным словом красноярский завод, катили колесо в гору.

По счастью, мимо проезжал на мотоцикле комбайнер Николай Палладин. Днем раньше он получил такую же машину и перегнал ее на поле у Зеленого Яра.

— Помоги, браток! — взмолились пострадавшие. — Вишь, оказия…

Палладин заглушил мотор, осмотрел поломку и успокоительно сказал:

— Пустяк!

Те недоуменно поглядели на своего коллегу и только тут заметили, что голова у него забинтована, а на левой щеке явственно обозначился синяк, по форме живо напоминающий шестеренку.

— Бачите, как разукрасило физиономию, — не без юмора прокомментировал Палладин. — Выехали мы, значит, нынче спозаранок, только начали гон, ка-а-ак хлобыстнет чем-то в скулу, я — из седла вон. Очнулся, гляжу — мотовило вдребезги!.. И что бы вы думали? На заводе, когда собирали консольный шнек, по рассеянности внутри забыли кувалду. Она-то и наворочала!

Посидели, повздыхали — делать нечего.

— Ты, Васятка, сиди при комбайне, карауль, а мы в мастерскую слетаем.

Воронов примостился на багажнике, мотоцикл затарахтел и скрылся за косогором.

…На совхозной усадьбе была торжественная минута. Сюда доставили еще семь комбайнов с красноярской маркой. Механизаторы ликовали:

— Вовремя подвалила помощь. Теперь не за десять, а за шесть дней уберем!

Аккурат в этот момент во двор влетели Палладин с Вороновым.

Рапорт их был краток и выразителен. Сияющие лица собравшихся потускнели.

— Коли уж так случилось, — сказал директор совхоза, — надо обкатать каждую машину на усадьбе.

Пополудни началось испытание.

У руля сел главный инженер Михаил Марьянчик. Едва взревел мотор, как в молотилке послышался треск и полетели щепки во все стороны…

Обкатали второй, третий, четвертый. Дело обошлось без катастрофы. Правда, в одном не хватало десяти шпонок, в другом — дюжины шплинтов, в третьем — шестеренка поставлена не там, где ей надлежало быть.

Завели пятый. Комбайнер включил скорость: машина ринулась вперед, а рулевой вместе с сиденьем свалился назад. Причину такого несогласованного движения понять было нетрудно. Сборщики поставили сиденье на живую нитку.

Кому обкатывать последний комбайн, бросали жребий.

— От судьбы не уйдешь, — пошутил Николай Палладин, опуская руку в шапку. Вынул бумажку, развернул и расхохотался: — Мне!

Тут мы должны сделать экскурс в область техники и довести до сведения читателей, что некоторые машины имеют деталь, именуемую звездочкой. А на комбайне не одна такая звездочка — целое созвездие.

Палладин сделал круг вхолостую, затем осторожно включил молотилку. И тут произошло самое ужасное: что-то затарахтело, заскрежетало, а вслед за этим звездочка птицей порхнула в небеса, а за ней, словно хвост кометы, взвились осколки порванных цепей.

Хорошо, что земля наделена силой притяжения: металлолом поносился, поносился в воздухе да и осел на усадьбе. Механизаторы подобрали его, попробовали — мягкий, как воск. Термически не закален.

— За инструмент! — бросил клич старший механик. — Нас ждут поля!

Слесари вооружились молотками и ключами, приданными комбайну. Ремесленник Ленька получил задание подогнать кое-какие клепки. Он взял молоток и решил начать с ходовой части. Занес руку, слегка стукнул, и красноярский молоточек со звоном рассыпался, как стеклянная посудина.

— Э-э, — только и мог сказать Ленька.

— А-а! — смекнул механик. — Перекалили на заводе молоточек.

Директор совхоза — человек энергичный, духом не пал:

— Уборку вести всеми наличными средствами, в две смены! У красноярских машин заменить негодные детали!

Распорядился и пошел к телефону:

— Острогожск? Срочно, по уборочной, дайте Москву, «Союзсельхозтехнику».

Воронежские связисты работают четче красноярских комбайностроителей. Через пять минут Москва была на проводе.

— Павел Иванович! Извините меня, но это безобразие!

— Что?.. Комбайн рассыпался?.. Красноярский?

— Простите, а вам уже известно?

— Еще бы! Не первый звонок…

— Звездочки поставили какие-то…

— Ежели бы одни звездочки!.. У них 80 деталей не соответствуют эталону!

— Так надо же принимать меры! Пшеница того и гляди посыплется!

— А вы что ж, думаете, мы спим тут или в бирюльки играем? Меры уже приняты. Акт о типичных дефектах в красноярском комбайне оформлен на десяти страницах и послан в совнархоз.

— Ну, а там что обещают?

— Вот этого я не могу сказать… Если вас интересует, можете позвонить Гарбузову, начальнику управления… Вот так-то, дорогой товарищ! Будьте здоровы!

Вгорячах директор совхоза соединяется с Гарбузовым. Так-то и так-то!..

Терпеливо выслушав, начальник управления спокойно молвил:

— Да, кажись, была такая бумага. Припоминаю… Что-что? Какие меры собираемся принимать? Скоро издадим приказ… Что?.. Да, брачок у нас имеется. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Что-что? Бесконтрольность, говорите, на заводе?.. Ну, это вы зря, товарищ! ОТК, как и положено быть… Начальник отдела — мужик опытный. К тому же полторы сотни контролеров у него. Что-что? Да, контроль, видимо, недостаточный. Посмотрим, усилим ОТК!

Телефонные дебаты окончились. Они воочию убедили комбайнеров в том, что начальник ОТК завода и директор совхоза делали прямо противоположное. Первый ставил палки в колеса, а второй, засучив рукава, вынимал оные. Как говорится, всякому свое.

— Потоцкий, проспрягай мне «богородица».

— Я богородица, ты богородица, он богородица, мы богородицы, вы богородицы, они, оне богородицы.

— Дельно. Проспрягай «дубина».

— Я дубина…

— Именно.

…Так потешались над бурсаками учителя-казуисты Батька, Долбежин, Краснов. Они требовали от учащихся дословного заучивания самых нелепых изречений. Зубрежка, или, как выражались бурсаки, долбня, была незыблемой основой бурсацкой «педагогики».

До того трудно и тошно было зубренье, вспоминал в своих «Очерках бурсы» Николай Герасимович Помяловский, что из ста с лишним учеников знало урок, случалось, только четверо.

Бурса давно отжила свой век…

Однако тень ее до сей поры витает над кафедрой землеустройства Кольцовского сельскохозяйственного института.

Заглянем вон в тот кабинет, второй от вестибюля. Там Павел Нилович Уткин, ассистент кафедры, проводит собеседование со студентами четвертого курса.

— Фалалеев, — обращается он к студенту, — как называется процесс, когда общественный огород переходит в индивидуальное пользование?