Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

А народ затылок чешет,
Молвя: «Пять меня не тешат.
Лучше б дали мне, народу,
Просто-напросто — свободу».

Организатор смут,
Патронов истребитель,
Реакционный кнут,
Погромов вдохновитель…
Ушел сей молодец,
Насилия поборник:
Назначен во дворец
Как самый старший дворник!..

Господь Россию приукрасил —
Он двух героев ей послал:
Один в Москве народ дубасил,
Другой же в Питере — трепал.

Чем хочешь будь себе свободно:
Буржуем, барином, купцом,
Нововременцем, подлецом —
Ну, всем, чем, душенька, угодно.
Семеновцем, прохвостом, вором,
Жандармом будь, будь прокурором,
Будь палачом, будь «октябристом»,
По мне хоть будь себе шпиком.
Но… если стал социалистом,
Мой друг, не будь меньшевиком.

Как прадед на Сенной,
Явился бы и он
Пред смутною толпой
У памятных колонн,
Но в рабской простоте
Не пал бы ниц народ…
Да, времена не те —
И Николай не тот.

Куда ни ткнусь в столице я —
Везде у власти в руце я:
Журфикс — и там полиция…
Вот вам и конституция!

Томился ты в плену —
Жена глодала корку.
Окончили войну —
Пришел… получишь порку.

В юдоли сей ты всё, что только можно, взял.
И не один тебе, наверно, генерал
Теперь завидует — военный или штатский:
Ты «невским» награжден
За подвиг свой «кронштадтский».

Когда-то по градам и весям России,
По всем закоулкам ее и углам
Носился суровый казарменный окрик:
«Руки по швам!!!»

Но вот времена наступили иные,
Девиз дисциплины, как будто на смех,
Теперь изменился, и слышим мы крики:
«Эй, руки вверх!!!»

Чтобы профаном не прослыть,
Не переврать, не позабыть,
На память занеси ты в книжку:
«Такого-то числа и года
Тебе, о росс, дана свобода».

Преодолевши тягость боли
(Мы страждем тяжко все не век ли?..),
Не говори с тоской — «пороли!»,
Но с благодарностью лишь — «се́кли».

Союз семейный этот зря,
В душе, поверьте, станет горько:
Отец — Ярмонкин, мать — «Заря»,
Дочь — черносотенная «Зорька».

Где замешается расстрига,
Там выйдет скверная интрига!
Таков истории закон,
А доказательство — Гапон!

Со слезами умиления,
Чужды гнева и печали,
Новых правил добавления
Мы в редакции читали.
С толком, чувством безмятежным
Перечли мы раз, другой…
И запели тихо, нежно:
«Со святыми упокой!»

Развенчан нами сей кумир
С его фразистою любовью.
Увы! Теперь не верит мир
Прогрессу, залитому кровью!

Как на рубище заплаты,
Вдруг явились две палаты.
Торжествуй же, храбрый росс!
Только вот один вопрос:
Будет ли ума палата?..
Это, кажется, сверх штата.

Дума, полная кадет,
Государственный совет,
Где засядут наши лорды —
Отставные держиморды,—
Вот фундамент жизни русской…
Завершится он … кутузкой!

Наше житье преплохое,
Всем нам хотя и привычное:
Было недавно — дурное,
Нынче оно — горемычное.

Изданья повременные
Имеют передышку:
За речи откровенные
Тотчас дают им «крышку».
Издания безродными
Являются печально,
Но все-таки «свободными»
Слывут официально.
И тут судьба составила
Законы очень кстати:
Есть временные правила
О временной печати!

Печатай книги и брошюры,
Свободой пользуйся святой —
Без предварительной цензуры,
Но с предварительной тюрьмой.

Чудеса творятся, братцы,
Не понятные уму:
Почта, сданная в Калугу,
Доставляется в Тотьму;
Если в Думу депутата
Назначают — не дойдет:
То в Архангельск угадает,
То в кутузку попадет!

Однажды выборный поплелся в Думу.
Ушел тихохонько, без шуму,
Но уж назад не возвращался…
Тюремщик! Он тебе не попадался?..

От «политической погоды»
Жить очень скверно, как во тьме.
Увы! не только нет свободы —
Свободных нету мест в тюрьме…

От сомнений тяжелых сейчас
Положительно можно повеситься:
Кабинеты министров у нас
Существуют не долее месяца!
Возникает вопрос роковой:
Есть у нас кабинеты недельные,
Был затем кабинет «деловой»;
Но когда же появятся дельные?

Мы где? Не в Турции ли мы?
Не знаю, хоть убей!
Везде теперь у нас в ходу
Турецкий титул: «бей!»

Чтоб добиться в Третьей думе
Благотворных результатов,
В октябре (заметьте это)
Выбирают депутатов.
Здесь расчет заметен сразу,
И расчет довольно чистый:
В октябре проникнут в Думу,
Натурально, октябристы.

Он ходит гордо, как иной хожалый,
Но я его затей почти не разберу;
Он старшим дворником годится быть, пожалуй,
А прессе он совсем не ко двору…

Поэт гробов, червей, могил
В порыве яростном к витийству
Гробовщика… похоронил
И смерть привел… к самоубийству!

Искусство крепко возлюбя,
Сек Сологуб лозой себя…
Но Кузмину тогда за «Сети»
Не розги нужны уж, а плети!