Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

На опрокинувшемся троне
Мятеж улегся, смел и груб.
И чернь веселая хоронит
Колосса рухнувшего труп.

Орлов растоптаны останки…
А царь в вагонное окно
Прочел на скучном полустанке
Слегка насмешливое: «Дно».

«С листком суворинским — несчастье…»
— «Вот те на!
Жалею о газете».
— «Да… в Лету канула она!»
— «Жалею я о Лете».

У них механика налажена толково:
«Живого слова» нет — осталось просто «Слово».
Словцо зачеркнуто — и дело тут с концом…
Увы, почтенные, отсутствие «Живого»
Еще не делает газеты мертвецом!

«Опять? Никак не разберусь:
Открыта, „Русь“?»
— «Закрыта, „Русь“».
— «Какая?»
— «Та… О ней же, кстати,
Гласят: „Веселье, Руси“ — лгати».

«Читали? Вежливая „Речь“
Всерьез решила уберечь…»
— «Конечно, Русь от заговора?»
— «О нет — последний от позора!..»

«О Предпарламенте вопрос
В объеме, видите ль, возрос.
К тому ж кадеты смотрят косо…
Нам нужен выход. Дайте нить!»
— «Пред-предпарламент учредить —
Для обсуждения вопроса!»

«Финал?»
— «Чудесные дела:
Гора мышонка родила».
— «Мышонка только лишь? Быть может.
Я совещанья не виню,
Но… вдруг „мышонок“ нам подложит
Традиционную „свинью“?!»

Кто это там кричит «ура»
Так лихо, молодецки?
Из «Биржевых» профессора
Берут Стамбул турецкий.

Сама судьба ему дала
Долготерпение вола.
Его стегают чем попало,
А он мычит, что очень мало.

А за волом
Идет шажком
Свой тост изречь —
Газета «Речь».

Есть винтовки, есть и пушки,
Есть гранаты и штыки.
Есть и воины-старушки..
Только свистнуть — и полки.

Безумству трех кровавых лет,
Что мы блуждаем без дороги,
Уныло подвели итоги
Обозреватели газет:
«Да, да, мы знаем: были беды!
Но близок час, но тщетен страх…»
Ах, им-то с перьями в руках
Легко сражаться до победы!

Господь! Во все часы и дни
Не наказуй и не кляни,
И не взирай на нас сурово,
От рабства слова нас храни,
А паки — от свободы слова!

Не ожидал! Благодарю!
Свобода нравится царю!!!
Начнем искать, в догадках рьяны,
Зачем сей вклад на сей алтарь:
Свободолюбцем ли стал царь,
Иль у свободы есть изъяны?

Ах, боже мой! Какой сюрприз!
Был Александр, а стал — Борис.

Чем в суесловье вам бродить,
Как за иголкой в чаще бора,
Чем обвинять да чем судить —
Начните прямо с приговора!

…И красный цвет фригийской шапки,
И окровавленный палаш.
Красны знамена, ленты, тряпки,
Красны, как некий карандаш…

Разбоя след затерян прочно
во тьме египетских ночей.
Проверив рукопись
построчно,
гроши отсыпал казначей.
Бояться вам рожна какого?
Что
против Пушкину иметь?
Его кулак
навек закован
в спокойную к обиде медь!

Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй.

«Уж сгною, скручу их уж я!» —
думал царь, раздавши ружья.
Да забыл он, между прочим,
что солдат рожден рабочим.

Насилье терпеть не согласны мы дольше,
На привязи нас не удержите больше:
Властей мы не знаем и знать не желаем,
Свободно мы ходим, на дворника лаем.

Всем сердцем родину любя,
Скорблю я об ее смятении.
Дрожишь ведь, право, за себя
В охранном даже отделении.

Я в Париже — вольтерьянец,
Я в Италии — папист;
В Македонии — повстанец,
А в России — монархист.
Всё на свете этом милом
Я могу умом обнять,
И в Египте крокодилом
Быстро я сумел бы стать.

Вот они, мужи искомые,
Нужд отечества печальники!
Эва, лица-то знакомые —
Те же всё столоначальники!

Калигула коня в сенат
Поставил и отборным
Велел кормить его зерном
Сенаторам покорным.
Теперь не те уж времена,
Не так решенья быстры,
Зато не брезгают овсом
Сенаторы-министры.

Пять свобод нам обещали,
И хоть мы их не видали,
Но подумай, о народ,
Целых пять ведь их — свобод.