Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

Здесь к нашему приходу всё уже было готово: на столах. — хлеб/ вилки-ложки, карточки меню и даже цветы в вазочках.

Милые, человеколюбивые официантки любезно принимали заказы и вскоре приносили нам салаты, борщи, бифштексы, компоты и счета для оплаты.

Каждая из них работала под девизом: «Я должна обслужить посетителей на «отлично»!»

Правда, небольшие задержки у них возникали. Они доставляли бифштексы или компоты на несколько минут позже, чем следовало бы — Но мы не роптали. Мы нюхали цветочки, и время, проведённое за столом, было нашим отдыхом.

Естественно, после такого отдыха мы трудились, но жалея калорий.

Но однажды председатель нашего месткома Николай Працуев, человек очень энергичный, передовой, горячий любитель радикальных перемен, с большим душевным огорчением сказал на собрании:

— Наша столовая плетётся в хвосте. Мы отстаём. Мы в прошлом веке. Надо поставить дело питания на современный лад. Другие перешли на самообслуживание, а мы…

Вскоре перешли и мы.

Официанток уволили.

Над входом повесили лозунг: «Каждый должен обслужить себя на «отлично».

Видимо, ожидалось, что некоторые несознательные люди захотят обслужить себя на «хорошо».

Новый метод питания внёс в нашу жизнь большое оживление.

Как только раздавался сигнал на обеденный перерыв, лестницы сотрясались от гула и топота.

Мы торопились к кассе выбивать чеки. У кассы мгновенно выстраивалась длиннющая очередь. Потом очередь выстраивалась к большому цинковому ящику — за вилками-ложками, потом — за подносами, далее — на раздачу.

В отсталые прошлые времена мы, чувствуя себя на высоте положения, могли сказать официантке: «Вы нас плохо обслуживаете, мы будем жаловаться». Теперь самообслуживание. Жаловаться не на кого, разве только на себя!

Стоишь минут двадцать — тридцать со своим подносом и, глядя в сторону раздачи голодными, печальными, как у собаки, глазами, занимаешься самокритикой: «И что я, идиот, ждал звонка на обед? Надо было сорваться на несколько минут раньше».

А очередь движется медленно. Особенно если впереди капризные, попадутся.

— Товарищ, я же сказала вам, что пюре кончилось. Подождите десять минут.

— Я не могу ждать. Может, что взамен…

— Есть рас, но мы его даём только к «люля».

— Ну, давайте «люля».

— Добейте семнадцать копеек.

— Бы дайте, а я добью.

— Нет, вы добейте… Тогда дам.

— Я же очередь потеряю…

— Товарищ, не лезьте вы со своим подносом. Проходите.

И товарищ, втянув голову в плечи, покорно проходит.

Потом он будет доказывать у кассы, что он не лезет за чеком без очереди, что ему нужно добить семнадцать копеек. Потом он всё-таки получит «люля» и сядет за стол.

Цветов на столе, конечно, нет: самообслуживание. Если хочешь, чтобы были цветы, приноси их с собой.

Да и не только цветы приносить надо. Не хватает, например, кожей. Раньше нож давали каждому. После того как официантки были уволены и за залом стало некому приглядывать, говорят, что ножи стали исчезать. Не вилки, не ложки, не перечницы, а именно ножи. Чтобы пресечь воровство, администрация попросту припрятала всё холодное и тупое оружие.

Но ведь приспосабливается человек, и мы тоже приспособились.

Пять-шесть конструкторских досок объединяются в одну «столующуюся бригаду»:

— Ты, Петя, за три минуты до звонка бежишь к кассе. Я занимаю очередь на раздаче… Алевтина Фердинандовна обеспечивает ложки и вилки. Федя — подносы, для скорости выбиваем всем одно и то же: щи и гуляш…

Но возникло ещё одно, как говорится, узкое место. Никто не убирал со стола, и потому не хватало тарелок.

— Товарищи, мы уже два месяца едим по-новому, — говорил на очередном собрании Николай Працуев. — За это время мы значительно продвинулись вперёд. Но есть, конечно, и отдельные недоработки: уборка столов… Давайте, товарищи, сами… Это будет новая инициатива.

В переднем ряду раздались аплодисменты: там сидели работники столовой.

Совершенствование самообслуживания продолжалось.

Вскоре мы выступили с инициативой: «Самим мыть посуду». Вслед за тем последовала ещё одна: «Самим, надев белый колпак, стать к плите. Для этого каждый день освобождать несколько человек от работы и посылать их на кухню». Но и на этом мы не остановились: «Самим привозить с базы продукты», «Самим стоять на раздаче»…

Работникам кухни стало совсем нечего делать

Шеф-повар лениво чесал в затылке и приговаривал:

— Щи варите? Ну, варите, варите. Кому это надо, мне, что ли?

И тут с новой блестящей инициативой выступил я:

— Поскольку работники кухни остались без дела, предлагаю: пусть они садятся за наши чертёжные доски, а мы, конструкторы, целиком займёмся кухней. Мы их как-нибудь накормим!

1968

Я работаю в инструментальном цехе.

Над нашим участком висит большой транспарант. На нём написано, что мы лучшие и передовые.

Это верно. Проценты у нас выше, чем у соседей.

Нам выдали премию и поздравили от имени завкома.

А через несколько дней на участке появились незнакомые люди. Не похоже, чтобы проверяющие, или которые за опытом, или из райкома.

Один — худой, длинный. Другой — пониже, пополнее. Третий — маленький, с большой бородой. Все трое подстрижены почти под нулёвку, словно те, что с родителями долго не видались. Все трое в чёрных очках. И не в пиджаках, а в синтетических куртках разного цвета. И с трубками. Не курят: в цехе курить нельзя. Просто так в зубах или в руках трубки держат. И с ними девушка — очень красивая блондинка в розовой кофте, к которой пришит матерчатый герб неизвестного иностранного государства.

С участком знакомятся, разговаривают меж собой, жестикулируют. Один вдруг на подоконник забирается и глядит поверх всех нас из-под ладони, словно кого высматривает.

А потом, так случилось, подходят ко мне.

— Здравствуйте, товарищ токарь.

— Здравствуйте, — говорю, — только мой станок не токарный, а фрезерный…

— Очень хорошо! — отвечает девушка и достаёт из сумочки блокнот, чтобы записывать. — Ваша фамилия, имя, отчество?

— Иванов Алексей Степанович.

— Сколько лет на заводе?

— Двадцать четыре.

— Блестяще! Четверть века за одним станком?

— Почему за одним? Техника совершенствуется… А вы, если можно спросить, откуда будете? Из какой страны?

Девушка как рассмеётся.

— Свои, — говорит. — С телевидения. Фильм о вашем участке снимать будем.

Тут они представляются, и я узнаю, что высокий — режиссёр, средний — оператор, маленький с бородкой — по звуку, а девушка — редактор фильма.

— Что ж, — спрашиваю, — сценарий о нас уже написан?

— Нет, — отвечает, — мы сначала снимаем, а потом пишем. У нас такой метод. Чтобы всё было натурально, как в жизни.