Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

Теперь о финансовых учреждениях. Нигде хаос и коррупция не достигали таких размеров, как в таможнях и налоговых управлениях. Огромные состояния, нажитые на спекуляциях и грабежах, не облагались никакими налогами. Тем же, кто трудился честно, фиск наносил урон даже более жестокий, чем варвары или войско царя эфиопского.

Обширные районы внутри страны давно обезлюдели. Толпы обнищавших крестьян устремились с юга и востока в Константинополь.

Вначале они продали все уцелевшее имущество, потом жен и дочерей и наконец самих себя всевозможным политическим бандам, ибо убедились на примерах, поданных опять-таки двором и сенатом, что лучше уж уступить честь и достоинство ростовщикам, сводникам и главам партий, чем жизнь — владыке голоду.

Купцы в свою очередь испытывали трудности из-за упадка торговли, которую враги обрекали на погибель, а коварные и всесильные союзники также ставили ей всяческие препоны. Среди ветеранов, крестьян, лавочников, ремесленников и чиновников не было, можно сказать, ни одного, кто не отдал бы свою непрочную судьбу во власть общественной помощи и в ловкие, неразборчивые руки императорских казначеев. Но когда умер Тиберий Константин, оказалось, что императорская казна пуста.

Скажу откровенно, я не знаю, в чем истинная основа славы и величия Юстиниана. Знаю лишь, что в царствие этого императора и двух его преемников все высшие должности в государстве были доверены людям из породы самых наглых лицемеров и мошенников. И порода эта весьма живуча, ибо два века спустя она возродилась в своем изначальном виде. Во всяком случае, за последние тридцать лет она смогла беспрепятственно восстановить прежнее беззаконие, что поставило империю на грань катастрофы.

Между тем, как тебе известно, Маврикий сумел менее чем за год коренным образом изменить это драматическое положение. Тебе ведомы его подвиги в Месопотамии и договор с молодым Косроем, а также тот грозный урок, который он преподал аварам на Дунае, отомстив за прежние неудачи. Однако ты, вероятно, не слышал о его мерах по восстановлению сельского хозяйства и торговли, о том, какой мощный стимул был дан при нем развитию судостроения и производству шелка. Он сумел отобрать весьма достойных наместников и генералов. Кроме того, он издал на редкость мудрые и дальновидные финансовые декреты. Но все это еще не объясняет быстроты успеха. Ведь, чтобы его достигнуть, Маврикию надо было изменить души и сердца своих подданных, пробудить чувство долга и волю там, где господствовали до сих пор нерадивость, цинизм и отчаяние.

Какие же кардинальные меры помогли Маврикию изменить саму природу миллионов людей? Сотня процессов, и только она; но на скамью подсудимых он посадил наиболее влиятельных придворных, крупных подрядчиков, главных налогосборщиков во многих провинциях, высших офицеров и высокопоставленных судебных чиновников. Словом, тех, кто позволил себе самые серьезные или общеизвестные злоупотребления, кто, присваивая и разбазаривая общественное достояние, попирая дисциплину и правосудие, морально разложил государство, нарушил социальную гармонию и своим беззастенчивым нарушением законов нанес оскорбление народу.

Суды были публичными и молниеносными. Генеральный прокурор канцелярии, трое верховных судей, один вице-претор, четверо камергеров, десять сенаторов и несколько офицеров были повешены прямо на городских стенах, многих приговорили к пожизненному заключению. Так низшие слои убедились, что в мгновение ока восстановлено уважение к гражданскому долгу и к человеческому достоинству, а Маврикий смог добиться от каждого необходимых жертв во имя общего блага.

Тебе, Феодосий, тоже вскоре придется потребовать от людей большого самопожертвования. Твой аграрный закон преследует цель вновь заселить покинутые земли, а для этого необходимо согласие большинства на массовые перемещения. Поэтому задумайся, если сочтешь нужным, над уроками древней истории — чтобы все члены государственного организма были сильными и жизнеспособными, следует в первую очередь очистить от паразитов и отмыть дочиста его голову. Подумай и о том, какие большие преимущества есть у тебя перед Маврикием. Он стал императором после смерти Тиберия Константина, а наш недавно низложенный правитель еще радуется свету божьему.

Честно говоря, я не обладаю достаточными сведениями, чтобы оценить, какими были недолгие годы правления последнего монарха — славными, позорными или безликими, — и мне трудно представить, как бы обошелся с ним Маврикий, будь он жив. Но, увы, я, как, впрочем, и ты, прекрасно знаю, сколь низко пал престиж бывшего императора, какое недоверие и какие нелестные отклики он вызвал своим недостойным поведением, корыстолюбием, непотизмом, той дружбой и покровительством, которые он оказывал мошенникам и авантюристам.

Лично я противник крайних мер и полагаю, что в ряде случаев можно обойтись без виселиц. Тем не менее растерянность высокообразованных и чересчур чувствительных людей перед суровыми приговорами может стать роковой в моменты крайней опасности для государства. Если казнь тех, кто окружен ореолом знатности, престижа и богатства, но равнодушен к общественному благу и подвержен коррупции, позволяет восстановить веру в правосудие, то им нужно рубить головы без малейших колебаний. В противном случае всеобщий хаос выльется в полное обнищание и установление новой тирании, подобной тирании Фоки, иными словами, в потерю свободы и террор.

Вот чему учит нас история, хотя мы и знаем, что любимый ее ученик — ветер, я же лишь смиренно напоминаю тебе о ее уроках. Желаю непреходящей удачи, ну а природными данными для выполнения своих нелегких целей ты обладаешь сполна.

Твой преданнейший слуга

Перевод Л. Вершинина.

Я преподаю в четвертом классе начальной школы; среди учеников и мой единственный сын. Учителя у нас в Виджевано взяли себе за правило сокращать срок пребывания своих детей в школе: либо они посылают отпрысков в школу с пяти лет, либо сажают их прямо во второй класс, а иной раз освобождают от пятого. Я хотел поступить так же. Но классный наставник моего сына придерживался иного мнения на этот счет, и тогда я перевел сына к себе.

Обучать собственного сына нелегко. Как я ни стараюсь быть объективным, ставить ему оценки, которые он заслуживает, как ни требую от него, чтобы он обращался ко мне почтительно, на «вы», но меня не покидает чувство, будто ученики и их родители уверены, что мы разыгрываем комедию.

Не скажу, чтобы я очень любил свою работу, но я дорожил и дорожу уважительным к себе отношением. Я хочу, чтобы меня уважали как мои начальники, так и семьи учеников. Я заметил, что все, у кого скудный заработок, просто помешаны на уважении к себе. А учителя превратили это в культ. Завоевать уважение родителей не так уж трудно — для этого нужно лишь ставить ученикам в табель высокие оценки. Уважение прямо пропорционально выставляемым оценкам. Надо еще, правда, обладать выдержкой и, подавляя зевоту, терпеливо выслушивать рассказы родителей о проделках и удивительных талантах их детишек. В школе я один из самых уважаемых учителей.