Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

День в нашем доме начинается ровно в семь. Я не хочу сказать, что в это время все постепенно просыпаются и кладут конец ночной тишине. Ночной тишины у нас не бывает. Ночная тишина — утопия. Хотя должен признаться, что в районе, где мы живем, — если не считать воя мотоциклов, тщетно пытающихся оторваться от асфальта и взмыть в небо, или неожиданного рева самолета, заходящего на посадку всего в каких-нибудь десяти метрах от самой высокой антенны и дающего основания полагать, что аэропорт Фьюмичино почему-то гораздо ближе к центру города, чем мы себе представляем, — вообще-то довольно тихо. Все дело в самой нашей квартире. То Дзете начинает мерещиться, что кто-то вздумал под покровом ночи утащить ее щенков; то малыш Лоренцо, проснувшись, горит желанием поупражняться в итальянском языке, которого днем он упорно не признает. Но это, можно сказать, просто чепуха по сравнению с тем поистине вавилонским грохотом, который сотрясает стены нашего дома в дневное время.

Вообще, даже при отсутствии полного ночного безмолвия, хотелось бы, чтобы весь этот шум усиливался и разрастался постепенно, в замедленном ритме: того требует не только состояние моих барабанных перепонок, но и необходимость соблюдать элементарные нормы приличия. Так нет же. У нас шум начинается внезапно. В семь часов звонит будильник. Его пронзительный звонок оказывает воздействие на мой локоть, который начинает автоматически наносить удары в бок жены. Минут через пять жена, почувствовав легкую боль в области печени, просыпается и, вскочив как ужаленная, катапультируется из постели. Мгновение спустя эта живая ракета достигает Валентины; жена трясет ее за плечи так, словно намерена не просто разбудить дочь, а изгнать из ее тела по меньшей мере дюжину бесов. При этом, чтобы не терять времени, она кричит:

— Робееееертаааа! Франкоооооо! Скорее вставайте! Вы уже опаздываете!

Горнист американского генерала Кастера, знай он мою жену, конечно же, предпочел бы ее глотку своей жалкой трубе, глас которой поднимал в атаку войско северян. Прокричав во всю силу своих легких призывы к Франко и Роберте из комнаты Валентины, жена бросается в их комнату, откуда тут же начинают нестись не менее громкие призывы в адрес Валентины, из тела которой все бесы, несомненно, уже выскочили. Бесы — да, но не Его Королевское Величество Сон. Я же в это время, ворочаясь в постели с боку на бок в тщетной попытке подремать хотя бы до девяти, задаюсь вопросом, почему моя жена всегда так упорно старается, находясь в одной комнате, разбудить тех, кто спит в другой.

Когда трое наших детей восстают наконец к жизни, начинается веселая сарабанда умывания. Им почему-то нравится открывать одновременно все краны, какие только есть в нашей квартире, и притом до отказа. Количество воды, вытекающей из этих кранов в 7.30 утра, привело бы в восторг любого учителя математики, которые так любят придумывать задачи с разными трубами, бассейнами и т. д. и т. п. Если бы кто-нибудь из детей рискнул сунуть руку под такую струю, нам пришлось бы выуживать отшибленные пальцы со дна раковины. К счастью, краны-то они открывают, но не умываются. Зато шум этого Ниагарского водопада, достигающий спальни через два коридора, вызывает у меня потребность, гм… Короче говоря, я тоже поднимаюсь и бегу в ванную. Пользуясь случаем, закрываю все краны, тем более что дети уже на кухне — завтракают.

Затем я снова ныряю под одеяло, ибо именно с этой позиции я привык выслушивать пятнадцатиминутный вокализ моей жены, который служит для меня своеобразным «крико-комментарием» ко всем фазам завтрака детей.

Звонок в дверь, знаменующий приход женщины, которая помогает жене по хозяйству, кладет конец всей этой суматохе и оповещает о начале второй, более мощной волны домашней какофонии. Умело и беспощадно эксплуатируемые женой и прислугой, вступают в действие все исчадия современной техники, придуманные для того, чтобы врачи-отоларингологи не сидели без пациентов.

Если вы не слышали, какой грохот поднимают работающие одновременно полотер, пылесос, посудомойка и стиральная машина, значит, вам не известно, что такое ад. Фантазия самого Данте получила бы еще один мощный стимул, знай он, что представляют собой эти современные орудия пытки.

Во время звукового тайфуна, завываний которого не выдержали бы самописцы самого прочного фонометра, то и дело раздаются телефонные звонки. Но никто к телефону не подходит. Да и зачем? По утрам в нашем доме не услышишь и собственного голоса. Тем более что всю эту оргию ревущих электроприборов постоянно перекрывает занудный лай Дзеты: гордо возвышаясь над корзинкой со щенками, она демонстрирует свою готовность грудью защитить их от воображаемого похитителя.

— Дзееееетаааа! — напрягая голосовые связки, кричит жена.

— Бррруаабррруаабррруаа, — надрывается стиральная машина.

— Швак-дррабанатак-дррак-драк, — выходит из себя посудомойка.

— Дзззыдззыыдзззыдззы, — завывает пылесос.

— Гррряяяягррряягряяяя, — ревет полотер.

— Гав-гав-гаввву… гав-гав-гавввууу, — лает Дзета.

— Дзеееетаааа! — кричит жена.

И так далее.

А Лоренцо хнычет: ему скучно! Либо наш ребенок глухой, либо у него какие-то повышенные требования к жизни.

Наступает время обеда. С шумом возвращаются из школы дети и тут же разбегаются по всему дому. Именно разбегаются. С молниеносной быстротой. Франко, например, ухитряется быть в трех местах одновременно. Вжжжик — проносится он как стрела и всюду успевает что-нибудь натворить. Но речь сейчас не об этом. Вернемся к шумам. Нельзя заниматься всеми стихийными бедствиями сразу.

Совершив набег на кухню и под крики матери (чей голос ничуть не утратил силы), утверждающей, что они обязательно перебьют себе аппетит, дети хватают бутерброды, всякое там печенье, молоко и кока-колу. После чего каждый устраивается в своем углу. Франко ставит какую-то пластинку и отбивает такт на ударной установке собственного изобретения, которая состоит из семи жестянок из-под кофе, связанных ремешком для учебников. Роберта, прекрасно знающая, что у нее нет музыкального слуха, принимается бренчать на пианино. Валентина запускает на всю железку проигрыватель с записью битлов.

Когда я прохожу по коридору, мне кажется, что это не квартира, а наша радиостудия, где двери всех комнат открыты и из каждой доносятся обрывки разных музыкальных программ.

— Ребята, ради бога! — жалобно кричу я.

Франко сразу же оставляет в покое свои жестянки и берет гитару. Валентина выключает проигрыватель и включает магнитофон. Роберта же продолжает терзать пианино, всем своим видом показывая, что она не такая малодушная, как некоторые.

Тут на сцену выходит мама. Напрягая до предела свои мощные голосовые связки, она кричит: