Торквато Тассо - Аминта

Высоко залетел ты. Ну, спустись,
Однако, к делу.

Вот что, попытайся,
Идя к источнику, ее разнежить,
А я уж постараюсь, чтоб Аминта
Туда пришел, и, может быть, не легче
Моя задача будет, чем твоя.
Пойдем.

Иду. Не то ведь нашим делом
Считала я.

Вот, кажется, Аминта.
Да я не ошибаюсь: это он.

Как хотел бы узнать я,
Что же сделал Тирсид.
Если ж он ничего не добился,
На глазах у жестокой
Сам себя я убью.
И коль гнев возбуждает
В ней та рана, что в сердце
Нанесла мне она,
То понравится, верно,
Ей кровавая рана, которую
Сам я в сердце себе нанесу.

Брось жалобы напрасные, Аминта.
Хорошие тебе несу я вести.

Скорей, какие вести: жизнь иль смерть?

Выздоровление и жизнь, но только
Пойти навстречу нужно им, Аминта.
Мужчиной нужно быть, мужчиной смелым.

Какая смелость мне нужна и против
Кого?

Коль находилась бы твоя
Возлюбленная средь дубравы, полной
Зверей свирепых и крутою цепью
Скал высочайших огражденной, ты бы
Отправился туда?

Я поспешил бы
Туда быстрее, чем на пляски в праздник.

А если б у разбойников в плену
Она была, отправился б ты к ним?

Охотнее, чем жаждущий олень
К источнику.

На большее здесь нужно
Осмелиться.

Я бросился в поток бы,
Что с выси гор, в дни таянья снегов,
Стремительней несется. В пламя ада
Я бросился бы, если бы могло
То место, где находится такое
Прелестное создание, быть адом.
В чем дело?

Слушай!

Слушаю.

Тебя
Возлюбленная Сильвия твоя
Ждет около источника Дианы
Одна и обнаженная. Туда
Отправиться осмелишься ли ты?

Что слышу я? Ждет Сильвия меня
Одна и обнаженная?

Одна.
С ней, впрочем, там и Дафна, но не бойся:
Она-то наша.

Сильвия меня —
Ждет обнаженной?

О, горе мне, что значит «но»? Молчишь ты.
Меня ты убиваешь.

Но не знает,
Что ты придешь…

Отравлена концом
Вся сладость предыдущего. Жестокий,
С каким меня ты мучаешь искусством.
Так кажется тебе, что не вполне
Несчастлив я, и хочешь увеличить
Мои страданья ты.

Коль ты поступишь,
Как я тебе советую, то счастья
Достигнешь.

А каков совет твой?

Взять
То, что тебе судьба предоставляет
Благоприятная.

Да не допустит
Вовек Господь, чтобы нарушил волю
Я Сильвии возлюбленной моей.
Ей, правда, немила моя любовь,
Но в том, что я люблю ее, виновен
Не я, а красота ее виновна.
Поэтому сказать могу я: все
Что только в состоянии свершить,
Я делаю чтоб угодить ей.

Так.
А если бы в твоей то было власти,
Любить ее ты перестал бы, чтобы
Ей угодить?

Амур не позволяет
О том мне даже и помыслить.

Значит,
Ее любил бы ты, хотя б и знал,
Что этим оскорбляешь ты ее.

Нет, я б ее не оскорблял, но все ж бы
Любил.

Ее любил бы против воли
Ее?

Вот именно.

Но почему же
Ты против воли Сильвии боишься
То совершить, что ей самой же будет
Потом приятно вспомнить?

Ах, на это
Один Амур сумел бы за меня
Ответить. Я ж пересказать не в силах
Того, что в сердце у меня. Уж слишком.
Хитер ты стал, Тирсид, и оттого,
Что рассуждал ты много о любви.
А у меня что в сердце, то в речах.

Итак, идти ты не согласен?

Нет,
Идти-то я хочу, но не туда,
Куда ты думаешь.

Куда ж?

В могилу,
Когда ты сделал для меня лишь то,
О чем мне рассказал.

Так пустяком ты
Считаешь это? Или полагаешь,
Что Дафна подала б тебе совет
К источнику придти, когда б не знала
Тех чувств, что в сердце Сильвии? Быть может,
Она о них и знает, но не хочет,
Чтобы другие ведали о том.
Так если ты добиться положил
Согласья Сильвии, ты, значит, ищешь
Того, что ей совсем уж ненавистно.
Но где ж тогда стремление твое
Ей угождать? И если ей приятней,
Чтоб наслажденье получил ты силой,
А не как милость, то тебе ль, безумцу,
Противиться тому?

Но кто же мне
Поручится, что таково ее
Желанье?

Неразумный, ищешь ты
Уверенности той, которой дать
Тебе ей не угодно и которой
Ты, значит, и не должен добиваться.
Однако, кто ж поручится тебе,
Что я неправ? А если б был я прав,
Ты разве не пошел бы? Неразлучны
Удача и опасность, но почетней
Погибнуть с мужеством, а не как трус!
Молчишь ты, значит, побежден. Так пусть же
Послужит поражение твое
Причиною победы большей. В путь же!

Нет, подожди.

Чего тут — подожди!
Ведь знаешь сам, что время убегает.

Обдумать нужно: делать ли нам это
И как.

С тобой в пути мы остальное
Обдумаем: кто много размышляет,
Вовек тот не исполнит ничего.

Амур, какая школа,
Какой учитель в силах
Любви, науке трудной, научить —
Чтоб думу изъяснить
Могла душа, на крылах
Твоих взлетев под небеса от дола!
Не ведает Ликей
Той тайны; деве мудрой
Афине доступ к ней
Закрыт, и не властней
В нее и Феб проникнуть, златокудрый.
Как учит Геликон,
Так об Амуре он
И мыслит и вещает:
Немного он речей
Амуру посвящает,
И нет огня ни в голосе, ни в них;
Он до святынь твоих
Свой ум не возвышает.
Кто ж истинный учитель
Любви? Кто выразитель
Любовных дум? — Лишь ты!
Ты дал и тем, кто мыслию просты,
Чудес уразуменье,
Которые в любовных письменах
Ты начертал, в прельстительных очах.
Ты мыслям слуг усердных
Своих даешь порою выраженье
В словах прекрасных, верных;
Иль одаряешь вдруг
Их странным и волшебным красноречьем.
В тот час, как не изречь им
Речь связную, их слов смущенных звук,
Прерывистых, чуть слышных,
Яснее говорит
Речей учено-пышных
О пыле их желанья.
Обычно и молчанье
Моления таит.
Амур, пусть друг Сократова наследья.
Пребудет книгам верен;
Как изучал, намерен
Так изучать и впредь я
Во глубине прекрасных двух очей
Любви науку с прежним суеверьем,
И знаю я, что перьям
Премудрейшим скорей
Изменит рифма, чем моим, безвестной
Рукой водимым по коре древесной.