Вожди и заговорщики

1928 году, он стал руководителем факультетского партбюро в Ленинградском индустриальном институте. Как и большинство зи-новьевцев, он не порвал связей с группой единомышленников, решивших действовать изнутри партии. Заявление Котолынова с просьбой о восстановлении в ВКП(б) редактировал сам Каменев.

Котолынов был настолько потрясен убийством, что просто не счел возможным скрывать существование подпольного зиновьев-ского кружка: «Я признаю, что наша организация несет политическую и моральную ответственность за выстрел Николаева. Нами создавались такие настроения, которые объективно должны были привести к террору в отношении руководителей партии и правительства. Как активный член этой организации я и лично несу за это ответственность» 52. Такое признание Котолынов сделал после того, как следствие убедило его в том, что Николаев вращался в кругу зиновьевцев, где «культивировались озлобленные настроения против партруководства и которые могли объективно среди горячих голов породить террористические настроения. Причем совсем неважно, кто был бы этой горячей головой: Николаев, Сидоров или Петров» 53. Николаев был арестован, но миллионы «озлобленных» оставались, на свободе и у Сталина были все основания бояться.

Донесения о «Петровых и Сидоровых» приходили со всей страны. Убийство Кирова всколыхнуло самых неосторожных. 23 января 1935 года прокурор СССР И. Акулов писал нижестоящим прокурорам: «Отмечавшееся в связи с убийством тов. Кирова усиление активизации антисоветских элементов, в форме контрреволюционной агитации, одобряющей не только террористический акт над тов. Кировым, но и совершение таких терактов над другими руководителями партии и Советского правительства, поставило перед Прокуратурой задачу быстро и решительно пресечь подобного рода контрреволюционные выступления». Так, в Карелии, Воронежской области и других регионах некоторые граждане высказывались в таком духе: «Надо убить весь ЦКВКП(б) и т.п.» 54. При этом некоторые прокуроры отказывались привлекать таких граждан к ответственности. За такое попустительство, например, прокурор РСФСР В. Антонов-Овсеенко (бывший активный участник оппозиции) снял с должности прокурора Кандалакшского района Ренделя.

Внескольких районах Западной области распевали популярную частушку:

Когда Кирова убили, нам торговлю разрешили. Когда Сталина застрелят, все колхозы переделят.

Сельские учителя района почти открыто пропагандировали против Сталина. Эти уроки дали свои всходы. ВСмоленск поступали сообщения со всей области о таких, например, высказываниях школьников: «Долой Советскую власть. Когда вырасту, я убью Сталина!» 55

Проверка вузов Азово-Черноморского района показала широкое сочувствие Николаеву и Зиновьеву. В узком кругу и даже на открытых собраниях студенты говорили: «Зиновьев и Каменев имеют огромные заслуги перед революцией, были друзья Ленина, а теперь это смазывается»; «Если бы почаще убивали таких, как Киров, то жилось бы лучше, и страна вздохнула бы свободней»; «Одного шлепнули, скоро всех шлепнут. Скоро всех их перебьют»; «Я приветствую Николаева за убийство Кирова» 56. Говорившие такое немедленно арестовывались (хотя студент Кондеев успел произнести несколько речей в защиту Зиновьева и Николаева, а затем скрылся). Асколько решили промолчать, но думали так же.

Уарестованных зиновьевцев находили архивы листовок, завещание Ленина, платформу Рютина, оружие, хранившееся с гражданской войны, часто без регистрации.

На суде Котолынов подтвердил, что слышал от Зиновьева: «Лучше бы его не было» 57. Это - о Сталине.

Надежду на жизнь подсудимым давало только полное «разоружение перед партией». Котолынов всячески демонстрирует, что ему нечего скрывать. Он во всех подробностях рассказывает о политическом подполье. Но убийство? - Нет, ничего не знал. Котолыно-ву удалось фактически доказать, что он почти не общался с Николаевым в 30-е годы. Он признавал разве что моральную ответственность зиновьевского течения за настроения Николаева.

Делались ли эти признания под пытками? Сомнительно. Во-первых, если к заключенным применялись пытки, которые их «сломали», то почему большинство обвиняемых не признались в причастности к убийству, а Шатский - вообще ни в чем? Во-вторых, избивать коммунистов до 1934 года было опасно. Все могло еще повернуться, подследственный мог стать уважаемым работником, руководителем. Массовые жестокие избиения подследственных стали обычным делом с 1937 года, когда следователи знали - итогом признаний станет расстрел или исчезновение в лагере.

На процессе 28-29 декабря Котолынов снова подтвердил: «Яморально отвечаю за тот выстрел, который был сделан Николаевым, но в организации этого убийства я участия не принимал» 58.

Приговор был готов заранее, но у председателя суда В. Ульри-ха возникли сомнения, стоит ли его выносить. Ульрих звонил Сталину, говорил о своих сомнениях, но Сталин приказал довести дело до запланированного конца.

Сталин, следивший за ходом следствия, уже мог понять, что ленинградские зиновьевцы не были организаторами убийства. Но машина была запущена, и ее остановка означала бы триумф невиновных Зиновьева и Каменева, унижение Сталина и невозможность выкорчевать среду, которая порождает радикальные настроения и в конечном итоге - терроризм. Сталин решил не отступать. Все обвиняемые были расстреляны.

Выслушав приговор, Николаев кричал, что его обманули. Перед расстрелом Котолынова Агранов и Вышинский спросили его: «Вас сейчас расстреляют, скажите все-таки правду, кто и как организовал убийство Кирова». На это Котолынов ответил: «Весь этот процесс - чепуха. Людей расстреляли. Сейчас расстреляют и меня. Но все мы, за исключением Николаева, ни в чем не повиннььв» 59

«Двурушники»

Водном Сталин был уверен - Зиновьев лгал, когда писал о прекращении им оппозиционной деятельности. В 1932 году Зиновьев говорил своим сторонникам, что будет «только выжидать» 60. Чего он ждал? Войны, «мировых развязок». Г. Евдокимов признал, что в разговоре с ним в ноябре 1934 года Зиновьев «критиковал работу по созданию единого фронта» во Франции 61. Единый фронт «притуплял» мировую конфронтацию.

Сам Зиновьев признал, что и после 1933 года обменивался информацией и политическими мнениями с Каменевым, Евдокимовым, Бакаевым, Куклиным и другими ближайшими соратниками: «Многое идет-де «здорово» и хорошо, а многое - плохо, не так, с «накладными расходами» и т. п.» 62. Да иначе и быть не могло. Профессиональные революционеры не могли не обсуждать судьбы революции, даже под угрозой репрессий. Иэтим они представляли угрозу для Сталина, были законсервированным «теневым кабинетом» левых коммунистов.