Денисенко И.В. - Степь

- Ничего ты не понимаешь, - сквозь всхлипывания ответил Ертай, - У тебя есть Сауле, у Сауле есть отец и мать, сестры, братья. А у меня никого нет…. и не нужен я никому… а Нар… Наркескен единственный кому я был нужен…

***

Пробудившееся солнце, вставшее на востоке, мои ожидания обмануло. Вместо тепла, изнуряющей жары, в которой я собирался прогреться после холодной ночи, солнце вдруг скрылось в густом тумане, неизвестно откуда наползшем на степь. Словно передумало оно вставать, а спряталось за тучку-подушку, задернула туманную занавеску, и решило еще поспать. Мы брели с Матильдой неспешным шагом в надежде, что туман скоро развеется и можно будет определиться с направлением и прибавить хода. Не нравилось мне мчаться неизвестно куда. Ориентира в виде солнца нет, а компас давно и бесповоротно свихнулся, и я понятия не имел где на самом деле Север.

По мере нашего продвижения туман не рассеялся, а наоборот стал гуще, потянуло сыростью и запахом тины. Впереди по курсу появилась какая-то темная полоса, которая оказалась большим бескрайним болотом, густо заросшим высоким камышом. Не было его тут раньше? Или я все-таки заплутал? Лезть в болото не хотелось, да и не было такой необходимости. Как говорится, нормальные герои всегда пойдут в обход. И я, свернув налево, медленно поехал вдоль зарослей, пока внезапно слева от меня возник лес. Не сказать, что я его четко видел, но громада леса угадывалась. Именно векового леса, а не случайного в степи лесного околка. Чёрт! Развернув Матильду, я проскакал бодрой рысью назад. Да вот же! Только что степь была? Я скачу уже полчаса в обратном направлении, а лес не кончается. Ой! Не нравится мне всё это! Очень не нравится. И совсем не потому, что лес я не люблю. Люблю, очень даже. Ориентируюсь в любом лесу как в своём кармане. Не было случая, чтобы заплутал, или вышел не туда куда планировал. Деревья люблю, хвойный лесной дух, грибы-ягоды, зверюшки всякие. Но этот лес, возникший из ниоткуда меня пугал. Пугал не зверями, не разбойниками, а отсутствием звуков. Так же, как насторожило до этого болото. Не может быть, чтобы в этой большой луже не квакала ни одна лягушка, не крякали утки, не пугала своим голосом выпь. А тут тишина полная…. угрожающая тишина неизвестности и смерти. Ведь только смерть безмолвна, а жизнь полна суеты и звуков. И тут до моего слуха донеслись звуки, звуки далекого человеческого голоса, заглушаемого каким-то шорохом и треском.

Люди? Здесь? В болоте? Или мне показалось? Но нет…, вот и дымком потянуло. Костер кто-то жжет.

Недолго думая, я спрыгнул с Матильды и стал медленно продвигаться на запах дыма. Голоса не слышались, а когда они затрещали вновь, я испытал легкий шок. Во-первых, голос говорил явно на русском, а во-вторых, я понял, что за шум и треск ему сопутствует. Рация! Рация мать моя женщина! Где? В глухой степи, непонятном болоте, за тысячу лет до её изобретения. Если бы у меня были волосы на голове, то встали бы дыбом. Чужеземный вездеход в степи меня удивил гораздо меньше, наверное, потому, что некую пакость от параллельных аборигенов я ожидал. А тут… Что это? Слуховая галлюцинация? А как же быть с запахом дыма? Откуда? Вода кругом и болотные кочки. Может это ловушка для дураков? Заманивают времяпроходимцев на звуки необычные, а там сидит себе какая-нибудь Жылмыуз-Кымпыр, аналог русской бабы-Яги, и кушает заплутавших на ужин.

Выбравшись на небольшой и относительно сухой островок, я в полном молчании обходил фундаментальную картину Василия Перова «Охотники на привале». Право слово, автомобиль УАЗ с рацией на борту, стоявший в сторонке, меня заинтересовал гораздо меньше, чем группа людей, живописно расположившаяся вокруг костра.

- Пятый! Пятый! Я «База»! Прием! - квакнула рация, включенная на полную громкость в УАЗике, и разразилось треском помех. Я вздрогнул, осторожно и внимательно осматривая замерших как манекены людей. Все пятеро в камуфляжной армейской форме конца 20 века. Три лейтенанта, один капитан, и один сержант, видимо водитель. Глаза стеклянные, тела на ощупь теплые, но пульс не прощупывается. Изменить положение тел, даже уронить сидящее тело мне не удалось, словно они корни пустили. Костер давно сгорел, но от черных головешек тонкими струйками всё исходил и исходил дым. И дым этот никак не кончался. Все офицеры вооружены штатными ПМ, и автоматами АКСУ-5,45. Обрадоваться внезапному обретению огнестрельного оружия я не успел, поскольку тут же выяснилось, что снять его с впавших в ступор офицеров я не могу. Даже лежащий на заднем сидении автомат оказался намертво и необъяснимо приклеенным.

- Ну и дела! Ничего не понимаю…, - произнес я вслух, хотя кое-какие догадки меня посетили. Зря я это сказал. Неуместно и пугающе разнесся мой голос по болоту, придавленному туманом. Говорить и шуметь в этом месте не хотелось. А хотелось тихо и незаметно отсюда уйти, и чем дальше, тем лучше.

***

Время в пути шло незаметно. Как не хотелось Газарчи наверстать упущенные часы, что он валялся без памяти, но их было не вернуть. Как не хотелось следопыту идти по свежим следам нукеров, но именно по ним он шёл, поскольку не был уверен, что получится вернуться назад той же дорогой, что пришли, ведь вдоль реки теперь проклятые земли. Но он четко знал, что чем раньше он придет в аул Байрама, тем больше шансов спасти Сауле. И хотя сил не было, желудок настоятельно просил пищи, ноги просили пощады, всё тело ныло от побоев, и периодически кружилась голова и его подташнивало. Последствие сотрясения мозга – мимолетно определил следопыт приступы тошноты. В самом деле, не токсикоз же у него начался после проведенной ночи?

Но следопыт шёл и шёл, механически переставляя ноги и незаметно поглощая километр за километром, и до заката солнца, что удивительно, прошёл довольно большое расстояние. Вот так бывает медлительная гусеница обгладывающая зеленый листок, вроде только приползла, и ест неторопливо. Чуть отвлечёшься, глядь, а пол листка уже нет. Пару раз приходилось устраивать привал, чтобы мальчишка мог отдохнуть. Ертай никак не мог идти в том же темпе, что и следопыт. Он то забегал вперед, то плелся сзади, а в результате устал больше чем Газарчи. Сам Газарчи устал смертельно и на каждом привале, боялся, что не сможет подняться с земли. Откинувшись же, и распластавшись на земле, раскинув руки, он смотрел на воздушные белые облачка в пронзительно синем небе и мечтал. Ему хотелось стать птицей и полететь, полететь до любимой. И улететь вместе с ней далеко, далеко… Туда, где их никто и никогда не найдет. Туда, где нет боли и несправедливости, где нет зла, порожденного людьми. Но стоило ему только почувствовать, что ноги перестают гудеть, и отпускает судорога, стянувшая икры, как привал заканчивался и они поднимались в путь.