Денисенко И.В. - Степь

Вот как? - подумал я. Уже теплее.

- А где мне найти Батпака?

- Да в крайне юрте, с той стороны, откуда ты подъехал.

- Вот спасибо! За чай, за гостеприимство, - сказал я поднимаясь. Чай действительно был густой и сытный, крепко заваренный, с молоком. В придачу к чаю были баурсаки, жаренные в кипящем жире колобки из кислого теста. Дань посланцу Тенгри – Солнцу.

- Да куда же ты? – смутилась Батагоз, – Скоро бешпармак сварится и Сапаргали приедет, а гость ушел?

- Не бойся, я недалеко. С Батпаком поговорю, и вернусь.

Но Батпак меня встретил крайне не приветливо, если не сказать хуже. И что я ему сделал плохого? Ну, извини, нет у меня больше коней, в подарок. Зато у меня есть такая вот серебряная монета с невнятными надписями затертого года. Глаза Батпака заблестели и разговор удался на славу. Столько информации получил, что хоть сейчас садись за стол и диссертацию пишу на тему : «Проклятые земли» или восприятие разлома пространственно-временного континуума в свете представления кочевников». А в двух словах выглядело это весьма знакомо – то есть, никак не выглядело. Степь и степь. Но проехав определенную черту человек пропадал шайтан его знает куда. И как правило навсегда пропадал. Для свидетелей он просто растворялся в воздухе. Что там происходит с человеком, да и вообще со всем живым – один Тенгри знает. Но границы проклятых земель определили крайне просто – пускали стрелу перед собой, и если она пропадала в воздухе, не долетая до земли. Значит там и граница. На предполагаемой границе проклятой земли поставили нечто в виде противотанковых ежей из связанных пучков копий. Однако, не все попавшие в проклятые земли, пропадали навсегда, иногда возвращаются. Но возвращаются (судя по писанию) полными идиотами с кучей непонятных болезней, как-то недержание слюны и прочих жидкостей в теле, покрываются незаживающими язвами (сильно смахивает на повышенную радиацию) и вскорости от всех своих неизлечимых болезней скрытых и явных благополучно умирают. Но следопыт, живший у Батпака, который помогал им устроить облавную охоту, разум не потерял. И хоть ничего не помнит, но болезнями вроде не тронут. Интересный факт, надо взять на заметку, подумал я.

И под конец, когда я попросил Батпака точно рассказать, как найти «проклятые земли», он неопределенно махнул рукой на Северо-восток. А это могло означать два локтя по карте… Начиная от безымянной реки в пятидесяти километрах отсюда, и до Берингова пролива. Что ж, надеюсь разъяснить эту неопределенность в расположении, мне поможет безымянный следопыт, который только сегодня утром отбыл к луноликому Байраму.

***

Эту ночь Газарчи спал беспокойно. Он ворочался и никак не мог уснуть. В ушах все еще стояли крики женщин. Надо сказать, что пытки, которым подверг их Байрам дали результат. Они сознались, что сговорились с мужьями встретиться у своих родных через некоторое время. Кто-то пообещал пастухам большие деньги за табун, но кто это – женщины не знали. Но думал Газарчи сейчас не о судьбе бедных женщин и их мужей, а думал о том, что в нем живет. И никак не мог придумать, как избавится от этой нечисти. А еще, он все время возвращался мыслями к Сауле. Губы жгло от прикосновения её губ, стыдные мысли завладевали умом и бросали его в жар. И он понимал, что не сможет долго терпеть эту пытку. Он испортит Сауле, погубит её жизнь.

Нужно было уходить от соблазна, уходить, куда глаза глядят. Прочь из стойбища, прочь. Ведь самое страшное, что эта гадость из него может переползти в Сауле, в любого другого. Сознание того, что он оказывается болен, угнетало. И так мучаясь мыслями, ища выхода и не находя, следопыт уснул. И ему приснился удивительный странный сон.

Ему приснилось, что он ходит в большой каменной пещере, но он точно знал во сне, что это не пещера а большой такой дом, с множеством уровней. Очень высокий дом, упирающийся своей крышей в небеса. Комнаты, комнаты, комнаты. Пустые комнаты с кучами мусора и человеческих экскрементов. Все загажено до невозможности. Что ему противно касаться ногами пола. Тут, несомненно много и часто испражнялись, предавались пьянству и разврату, и вполне возможно в какой-то из комнат и сейчас этим занимаются. Но ему надо пройти сквозь лабиринт комнат. Потому, что его ждут. Он должен вывести отсюда людей. Людей, в которых осталось еще что-то человеческое. И Газарчи воспаряет на несколько сантиметров, чтобы не касаться этой гадости на полу и стоя пролетает весь этаж. Пока не долетает до лестничного марша на другом конце коридора. Там его действительно ждали. Мужчины и женщины. Он без сомнения знал их, но сейчас во сне затруднялся назвать по именам. Одно он знал точно. Они такие же как он. Если он умеет летать, то у них другие таланты, другие дары. И его задача спасти их из заключений в этой вавилонской башне, где все поражены пороками и низменными инстинктами. Внизу охрана, их ни за что не выпустят. Только вперед. Только наверх.

Они поднимаются по лестнице на крышу. И ослепительное солнце согревает их своими лучами. Группа становится на краю крыши и Газарчи начинает петь. Петь песню без слов. Голосить, как поют птицы и ангелы. Песню торжества природы и добра. Песню, чей мотив созвучен дыханию жизни, и гармоничен миру. И они все вместе прыгают вниз.

Но не падают камнем, песня Газарчи ласковой ладонью поддерживает их в воздухе. С высоты небоскреба видно, что города уже не существует. Существуют лишь такие же, как этот дом, отдельные высотки, как гнилые зубы, торчащие из буйной зеленой растительности. Все вокруг заросло деревьями. Природа побеждала насилие людей. И как лист дерева легкий и мягко опускающийся к земле, так же неторопливо планировала к земле группа людей.

А Газарчи все пел и пел. Песню побеждающую, песню созвучную торжеству жизни.

И голос его был как не странно, не его привычным голосом, переливы, исходящие из глубины Газарчи были нежными и тонкими, в них слышалось и пение соловья, и шорох травы, и шум прибрежной волны.

И когда группа благополучно опустилась на землю, оставив их, Газарчи хотелось петь еще и еще. И он порхал как бабочка, отталкиваясь от макушек деревьев. Но перелетев на пару деревьев, внезапно почувствовал как звук исходящий из него, иссяк. И тут же на плечи легла усталость. Газарчи распластался на открытой поляне посыпанной щебнем, и понял, что больше не может летать. Но он должен лететь, должен спасти из заключения еще стольких людей. Столько людей…

Хорошо, подумал он. Полежу немного, соберусь с силами и попробую опять. Ведь в этом разрушенном городе еще много домов. А люди, которых он спас, дадут начало новой жизни, жизни без злобы и лжи.

***

От разговора с Батпаком меня отвлекли крики, донесшиеся снаружи юрты и топот копыт. И это мне крайне не понравилось. Я только шагнул на улицу, и рядом со мной в толстую кошму юрты вонзилась стрела. Всадники! Человек двадцать. Истошно кричали женщины, визжали дети.