Денисенко И.В. - Степь

- К реке! Бегите к реке! – заорал я и хотел добавить, чтобы прятались в камышах. Но тут стало некогда. Всадник, скакавший прямо на меня, занес для удара копье, и мне пришлось пригнуться. И очень вовремя, потому как стрела пропела над головой и вонзилась в землю, выбив фонтанчик пыли. Кто-то целил в спину.

Всё! Время остановилось. И для меня происходящие события потекли как густой кисель. Сознание успевало все отметить, заметить каждую мелочь, а тело действовало еще до того как эта мелочь произошла. Проводив взглядом копье, которое медленно проплывает рядом со мной, я вцепляюсь в него и со всей силы тяну на себя. И вот я вижу, как тело всадника начинает клониться вперед, копье он выпустить не додумался, и с его головы падает сначала шапка, отороченная рыжим лисьим мехом. Шапка падает на землю и катится под стену юрты. Затем, когда тело всадника уже покинуло седло и собирается коснуться земли, правой рукой выхватываю аигути, и провожу им по бледному горлу. Горло потное, и пыль грязными полосками забилась в складки кожи. Кадык судорожно сокращается. Вот снизу, под кадыком я и провожу. Затем наступаю на упавшее тело, используя его как ступеньку, и взлетаю в опустевшее седло, еще хранящее тепло прежнего владельца. Пригибаюсь к шее коня, потому, как вижу: в меня целят с лука. Пока левая рука хватает уздечку, правая все еще держит нож. И я колю им коня в зад. Конь с выпученными от боли и удивления глазами прыгает вперед и сшибает грудью впереди стоящую лошадь со стрелком. Лошадь заваливается на бок, придавливая лучника.

- Я твоего отца имел! - шепчу я сквозь зубы. В меня сыпятся стрелы. А мой лук с колчаном остались на Матильде. Где она сейчас пасется? Шайтан её знает. Сунув аигути за пазуху, я выхватываю булатный шемшир, висевший на поясе и описываю замысловатую восьмерку на коне вокруг юрт, петляя как заяц. Кто не спрятался, я не виноват! Первый же подвернувшийся всадник получил клинком между глаз и зажмурился. Похоже навсегда. Второй уже спешился и волочит какую-то женщину по земле. Она верещит и сучит ногами. Удар саблей по шее, и он, потеряв к женщине всякий интерес, хватается руками за голову. Вспомнил, наверное, что дома жена ждет?

Поздно батенька! Внутри юрт крики… Плохо… Пока я с этими во дворе разберусь, местных успеют перерезать. Вон Батпак так и остался лежать у входа, крепко сжимая в руке лук. Но две стрелы пробили его грудь. И он уже ничего не может. Жаль. И старик ничком лежит в пыли… Он видимо сопротивлялся долго, вокруг темные капли, свернувшиеся в комочки пыли. А в степи трое всадников гоняют как зайцев детей. Сволочи! И я безжалостно колочу ногами коня. Ага! Заметили! В меня стреляют. Уворачиваюсь от стрел и все же одна бьет меня в бок. Толстая кожаная безрукавка не выдерживает, но в кольчуге под ней стрела застревает, процарапав бок острием. Тонкие у них наконечники, подумал я, чувствуя как бок мокреет. Вошла неглубоко, но неприятно. Черт возьми! Пришпоривая коня, я мчусь прямо на обидчика, опустив руку с саблей вниз и чувствуя как она тяжелеет наливаясь кровью. Ну, держись! Лучник, видя безрезультатность стрел, хватает с седла сойыл - длинную тонкую палицу с петлей для кисти – и, вращая её над головой, устремляется мне навстречу. Взмах, и мы разъехались. Я не оборачиваюсь, но спиной чувствую, что его конь замедлил бег и остановился. А впереди еще двое, и трое со стороны стойбища спешат им на помощь. Стрелы бьют в коня, и я только успеваю, что вытащить ноги из стремян и кубарем прокатится по земле. Свет меркнет в глазах… И вот я опять пеший и наглотавшийся изрядно пыли, стою и сплевываю её на землю.

- Дружище, коня не одолжишь? – спрашиваю у первого, подлетевшего ко мне джигита. Он остается глух к моей просьбе. А размахивает чем-то весьма похожим на топор. Черствый человек, а еще степняк. Вот приезжай к вам в гости после этого? Я же не дерево, зачем меня топором-то? Как не хорошо…

И тут закрутилось. Меня попытались заарканить, пристрелить из луков, прибить палицей, порубить на щепки. Но мне кое-как удалось от всех лестных предложений отвертеться. А когда я освободился, юрты уже пылали. Чадили черным удушливым дымом. Да, что же это за люди? Почему не пограбили и просто не ушли? Так нет, они словно задались целью уничтожить всех. Вон и камыш у реки задымил, значит, пытаются вытравить тех, кто спрятался в камыше. Поймав одного из освободившихся коней, я поскакал туда. Но на этот раз у меня был уже лук и саадак полный стрел. И через полчаса все было кончено. Я сидел в седле трофейной лошадки и крутил головой по сторонам. Тишина. Никого живого.

- Эй! – крикнул я в камыши, - Выходите! Врагов больше нет! Эй! Есть кто живой?!

И хоть сердце подсказывало мне, что кое-кто успел-таки в камышах спрятаться. Но никто не отозвался. За моей спиной догорало стойбище. Матильда с невинным видом пила воду из реки. Переночевать с комфортом мне не удалось, так хоть кобыла отдохнула.

***

Вечернее застолье у светлого бека Аблая протекало как всегда шумно. В большом шатре, уставленном низкими круглыми столиками сидели приближенные к беку нукеры. Много ели, пили кумыс, шутили. Кто-то уже прикорнул, незаметно подпирая спиной стену шатра, кто-то произносил долгий и замысловатый тост в честь хозяина с пожеланиями ему всего-всего и много-много. При этом во время тоста не забывали помянуть и великого Тенгри :

- Ата бабалардын аруагы кабыл болсын, Хан-Танири адамга аманшылык берсин, Ауминь.

- Аминь! – хором подхватывали все присутствующие.

На вечерний той позвали и известного акына, который своей игрой на домбре развлекал джигитов. В его игре были слышен топот копыт, и свист ветра в степи, и треск костра в очаге, и весенняя степь, и холодный буран. Бек Аблай сидел на ужине, задумавшись. Он пропускал мимо ушей хвалебные речи, не вслушивался в звучание домбры. А вяло ел и думал о том, что его нукеры что-то долго не возвращаются. Так случилось, что пастухи из одного стойбища стали свидетелями одного его дела, и бек приказал нукерам убрать пастухов, спалить стойбище до тла, не оставлять живым никого. И долгое отсутствие его людей по такому пустячному делу тревожило.

- Эй! - Крикнул Аблай акыну, - Что там бренчишь? Спой что-нибудь!

Акын кивнул и запел.

О, кыпчаки мои, мой бедный народ!

Ус, не ведавший бритвы, скрывает твой рот.

Кровь за левой щекой, жир за правой щекой.

Где добро и где зло, ум ли твой разберет?

С глазу на глаз приветлив и добр, но потом,

Как торгаш, ты меняешься сразу лицом.

Не внимая другим, ты твердишь про свое,

А твои пустозвоны гремят языком.

Ты владеешь добром? Ты об этом забудь,

Днем угрюм, по ночам ты не можешь уснуть.

Кто завистлив и волей не тверд, тот всегда

Легковесен во гневе, иль радости будь.