Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

А! Новый! – Ну, милости просим.
Пожалуйте. – Только уж – нет –
Не вам, извините, приносим,
А старому году привет.

Характер ваш нам неизвестен,
Вы молоды слишком пока, –
А старый и добр был, и честен,
И можно почтить старика.

К чему же хитрить, лицемерить,
Заране сплетая вам лесть?
Нам трудно грядущему верить,
Мы верим тому, что уж есть.

А есть уже доброго много,
От доброго семени плод
Не худ будет с помощью бога.
Не худ был и старенький год.

По солнцу он шел, как учитель,
С блестящей кометой на лбу,
И многих был зол обличитель, –
С невежеством вел он борьбу.

И мир был во многом утешен
И в прозе, и в звуке стиха,
А если в ином был он грешен,
Так где же и кто ж без греха?

Да! В медные головы, в груди
Стучит девятнадцатый век.
Внизу начинаются люди,
И есть наверху Человек.

Его от души поздравляем…
Не нужно его называть.
Один он – и только, мы знаем,
Один он – душа, благодать.

Один… за него все молитвы.
Им внешняя брань перешла
В святые, крестовые битвы
С домашнею гидрою зла.

Нет, не страшусь я гонителей гневных,
Стану пред ними я твердой скалой,
Вновь ободрен, укреплен похвалой,
Слышимой мною из уст псалмопевных,
Льющейся целым потоком огня
С арфы Давидовой вдруг на меня.

Буду ли ранен с противными в споре?
Язв к исцеленью мне подал елей
Тот, кто в таинственной «капле» своей,
Капле единой, глубокой, как море,
С дивным наитьем божественных сил
Вечные тайны небес отразил.

И, открывая нам неба картины,
Брызнул нам в душу любви кипятком,
Матери-девы чистейшим млеком,
Кровью Христовой, слезой Магдалины,
Словом, которым, подвигнув уста,
Спасся разбойник на древе креста.

Что наша слава? Во мраке забвенья
Сгибнет, истлеет наш бренный венец,
Ты ж провещал нам, библейский певец,
Слово бессмертья, глагол откровенья,
Слово, под коим негорько страдать!
«Тот не умрет, в ком жива благодать!»

О господи! Милостив буди!
Лишенья меня изъедают.
Ведь есть же блаженные люди –
В тюрьму за долги попадают.
Те люди, избавясь пристойно
От горькой, несносной свободы,
Под кровом тюремным спокойно
Сидят себе целые годы.
Даются ж им милости неба!
Их кормят готовою пищей,
А я-то, несчастный, без хлеба
Скитаюсь – отъявленный нищий!
О всем, что там тленно и ложно,
Вдали от людских приключений
Им там философствовать можно
Без всяких земных развлечений.
Пошел бы большими шагами
Под сень я железных затворов,
Да как запастись мне долгами?
И где мне добыть кредиторов?
Не верят! Как сердцу ни больно,
Взаймы не возьмешь ниоткуда,
И чист остаешься невольно…
А чистым быть бедному худо.

О господи! Милостив буди!
Во всех городках и столицах
Ведь есть же счастливые люди:
Лежат безмятежно в больницах.
Конечно, не то что уж в барстве,
А всё же не алчут, не жаждут;
Иные на легком лекарстве
Живут, да не очень и страждут.
Есть пища, кровать с одеялом,
Халат и колпак есть бумажный,
Броди себе зря, с перевалом,
Да туфлями хлопай преважно!
Не знай ни труда, ни тревоги!
Ничем тебя там не заботят,
А ляжешь да вытянешь ноги –
И гроб тебе даром сколотят.
Из нищих великого круга
В больницу пошел бы я смело,
Так нет никакого недуга –
Здоровье меня одолело!
Не примут! – И вот, поневоле,
По улицам бродишь покуда…
И видишь, что в нищенской доле
Здоровым быть бедному худо.

О господи! Милостив буди!
Посмотришь – иные воруют,
Иные способные люди
Живут грабежом да пируют,
Иные в пещере, в берлоге
Гнездятся, в лес выйдут и свищут,
И в ночь на проезжей дороге
Поживы от ближнего ищут.
Найдут – и в чаду окаянства
Пошла удалая потеха,
С разгулом кровавого пьянства
И с грохотом адского смеха.
Чем век мне бродить попрошайкой
С мешком от порога к порогу,
Пошел бы я с буйною шайкой
Туда – на большую дорогу,
Пошел бы гулякой веселым
На праздник, на пир кровопийства,
Взмахнул кистенем бы тяжелым
И грянул бы песню убийства,
Дней жизненных в чет или нечет
Сыграл бы… пусть петля решает!..
Пошел бы – да сердце перечит,
Сыграл бы… да совесть мешает!
И вот – не без тайного вздоха
Сквозь слезы я вижу отсюда,
Что с сердцем несчастному плохо,
Что с совестью бедному худо.

«Сидорыч! Здравствуй! Трудишься? Бог помочь!
Как поживаешь?» – «Здорово, Пахомыч!
Вот, как ты видишь, живу помаленьку.
Как-то бог вашу хранит деревеньку?»
– «Плохо, кум, плохо: все наши товары –
Голод да холод, их полны амбары.
Щей нет, водицу гнилыми сетями
Ловим в котел и хлебаем лаптями.
Только гляди, чтоб и ту не раскапать
Сквозь прошлогодний изношенный лапоть.
Где ни посмотришь – тут наго, там босо,
Солнце глядит на поля наши косо,
Нету от божьего неба согревы,
Нет благодати на наши посевы.
Кум, расскажи-ка, ведь ты с господами
Ездил в неметчину, был за морями?
Там, говорят, мужички богатеют,
Косят да жнут, а не пашут, не сеют,
Царства там мелки, царьки и подавно,
Ну, а насчет прокормления – славно!
Нашему ж брату это уж больно,
Зависть берет, и поропщешь невольно.
Ох, прогневили мы бога. Поди же!
Солнышко, стало быть, к немцам-то ближе,
К ним и становится прямо, не боком,
Хлеб-то и в колос идет уж с припеком;
Вот мужичку-то и можно лениться,
Где без труда из земли всё родится,
Жатва сама где привалит к овину.
Сидорыч, так ли?» – «Да, так – вполовину.
Всяко бывает, у всех своя доля.
Есть благодать и у нашего поля.
Озимь у нас, а у них яровое –
Дело-то, впрочем, и там трудовое.
Нет, брат, и там не по щучью веленью
Жатва бывает; с проклятою ленью
Сытым не будешь, ведь люди – не птицы.
Взглянешь: клочка там нет праздной землицы –
Всё в обработке, а сбыт, как по струнке,
Верный: туда и сюда – по чугунке.
Пьянствуют меньше; оно и не диво –
Пьют они больше немецкое пиво.
Если в ином и не так мы богаты –
Сами ж, Пахомыч, мы в том виноваты.
Ну, а завидовать в милостях неба
Им не должны мы: ведь черного хлеба
Корочки там я не мог допроситься, –
Нет, да и только. А нам обходиться
Как без него – без родной своей пищи?
Небо немецкое, точно, почище,
Ну и цветочки там гуще и краше,
Время их летнее лучше, чем наше.
Что говорить! – А зима-то? Зима-то?
Снегом ли наша земля не богата?
Хватит морозец, представить ты можешь, –
Выйдешь да в дровни скотинку заложишь,
Ну и пошел, как дорожку пригладит;
Их же край теплый зимой и подгадит.
Нет ни снежинки. Глядишь, – безобразно!
Только всё сыро, дождливо и грязно.
Русской зимы не далось иноземцам.
Ты б, куманек, не завидовал немцам
И не роптал бы, когда бы увидел,
Как их зимой-то господь пообидел».