Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

Чем-то радостным отмечен,
Смелый взор его блистал.
Вмиг он был вопросом встречен:
«Что ж? Достал?» Ответ: «Достал!»

И глаза он к небу вскинул,
И со звездочкой внутри
Из кармана ларчик вынул,
И открыл его: «Смотри!

Видишь: в золоте, в эмали,
Блеском радужным полна
Эта звездочка… Она ли?»
– «Ах, мой друг! – Она! Она!

Я – души твоей царица,
Любишь ты, спокойна я,
Это – чудная вещица!
Это звездочка моя!

Эту искру – блестку ночи –
Ты достал, герой, гигант!»
И впивались милой очи
В ей врученный бриллиант,

И застежка дорогая,
С ценным камнем посреди,
Ярко вспыхнула, блистая,
У прелестной на груди.

Только б ты, кого так пылко
Я люблю, – была со мной,
Ты да хересу бутылка,
Ты да конь мой вороной,
Ты да добрая сигара,
Ты да меткое ружье,
Ты да звонкая гитара –
Вот всё счастие мое!

Легким станом, ножкой ловкой
Ты мне гибельно мила,
Ты глядишь такой плутовкой,
Что с ума меня свела.
Ты танцуешь – упоенье!
Каждый нерв во мне дрожит;
Юбки сборчатой круженье
Всю мне голову кружит.

Как в качуче это тельце
Ты совьешь да перевьешь –
Замков гордого владельца
Прямо в плен меня ведешь.
Взвейся ж выше в вихре пляски,
В позе неги и любви
И хоть только до подвязки
Видеть ножки дай свои!

О христиане, братья, братья!
Когда ж затихнет гул проклятья?
Когда анафемы замрут?
Пора! Мы ждем. Века идут.
Учитель, преданный распятью
И водворявший благодать, –
Христос – учил ли вас проклятью?
Нет! Он учил благословлять,
Благословлять врага, злодея,
Гореть к нему любви огнем
И, о заблудшем сожалея,
Молиться господу о нем.
А вы? – Вы, осуждая строго
Co-человека своего,
Пред алтарем, во имя бога
Зовете кару на него.
Вы над душой его и телом
Готовы клятвы произнесть,
Каких в пылу остервенелом
Сам ад не в силах изобресть.
И вам не страшно имя божье
Взять на язык, хулу творя?
Навет на бога – при подножье
Его святого алтаря!
Кощунство в храме благодати!
Уж если клясть вы рождены –

Не богом проклинайте братии,
А черным автором проклятий,
Что носит имя Сатаны!
И вам же будет посрамленьем,
Коль проклинаемый ваш брат
Ответит вам благословеньем,
Сказав: «Не ведят, что творят!

«Экое диво! Клим Сидорыч! Глянь из оконца!
В полдень стемнело, ей-богу! Ведь убыло солнца.
В небе ни тучки, ни-ни… то есть – пятнышка нету, –
Ради чего ж недоимка господнего свету?»
– «Эх, голова, голова! Ничего-то не знает.
Временем это затменье такое бывает».
– «Эва! – А кто ж там на солнце потемки наводит?»
– «Это, по книгам, вишь – солнце за месяц заходит».
– «Полно, Клим Сидорыч! Эк ты неладно ответил!
Солнце ведь – светлое солнце, и месяц-то светел, –
Как же бы сталось, что свет как со светом сдвоится –
Не светлоты прибывает, а темень родится?»
– «Истинно так. Не хули моего ты ответа!
Верь аль не верь, а и свет пропадает от света.
Ну, да, примером, – ты в толк не возьмешь ли скорее?
Ум – дело светлое, разум – еще и светлее,
А в голове-то ведь темно становится разом,
Если случится, что ум в ней заходит за разум».

В улику неправд был Израилю дан
Предтеча – креститель Христа – Иоанн.
«О Ирод, – взывал он, – владыко земной!
Преступно владеешь ты братней женой».
Глагол Иоанна тревожил царя
Досадным укором, но, гневом горя,
Царь Ирод смирял свое сердце над ним –
Зане Иоанн был народом любим, –
И долго в темнице предтеча сидел,
И царь над ним казни свершать не хотел, –
Тем паче, что в дни испытаний и бед
Нередко его призывал на совет.

И молчит Иродиада,
Втайне яростью дыша, –
В ней глубоко силу яда
Скрыла женская душа.
Лишь порой, при том укоре,
Вдруг в чертах ее и взоре
Проявляется гроза.
Жилы стянуты над бровью,
И отсвечивают кровью
В злобном выступе глаза.

Месть ехидны палестинской
Зреет… Мысль проведена –
И усмешкой сатанинской
Осклабляется она.
О пророк! За дерзновенье
Ждет тебя усекновенье.
За правдивые слова,
За святую смелость речи –
У крестителя-предтечи
Отсечется голова!

В царский праздник пир был велий.
Вечер. Трапеза полна.
Много всяческих веселий,
Много брашен, пряных зелий
И янтарного вина.
Весел Ирод, – царской лаской
Взыскан двор… Но царь глядит, –
Кто ему искусной пляской
В этот вечер угодит?
Струн кимвальных мириады
Потряслись… Отверзлась дверь –
И внеслась Иродиады
Соблазнительная дщерь.

Пляшущая плавает роз в благоухании,
В пламени зениц ее – сила чародейская,
Стан ее сгибается в мерном колыхании –
Стройный, как высокая пальма иудейская;
Кудри умащенные блещут украшеньями
Перлов, камней царственных, радужно мерцающих;
Воздух рассекается быстрыми движеньями
Рук ее, запястьями звонкими бряцающих.
Вихрем вдруг взвилась она – и, взмахнув
прельстительно
Легкими одеждами звездно-серебристыми,
Стала вдруг поникшая пред царем почтительно,
Взор потмив ресницами трепетно-пушистыми.

И плясавшую так чудно
Царь готов вознаградить,
И клянется безрассудно
Ей – что хочет – подарить.
Требуй, дочь Иродиады,
Той убийственной награды,
Что утешна будет ей –
Злобной матери твоей!
«Царь! Ты видел пляску-чудо,
Так обет исполни ж свой –
Подавай плясунье блюдо
С Иоанна головой!

И, пустивший зло в огласку,
Вестник правды меж людей
Заплатил за эту пляску
Честной кровию своей!
Пусть ликует в силах ада
На земле Иродиада!
В божьем небе твой престол.
Здесь безглавье есть венчанье
За святое немолчанье,
За торжественный глагол.

Пляска смерти завершилась, –
Голова усечена.
Кончен пир. Угомонилась
Змеедушная жена.
Но рассказывали люди,
Что святая голова
Повторяла и на блюде
Те же смелые слова.

После тщетных похождений
И бесплодных бранных дел
Храбрый рыцарь к мирной сени
Возвратиться захотел.

И пришел он невеселый
На домашнее житье,
Бросил в угол меч тяжелый,
Щит свой, латы и копье.

«Что?» – друзья его спросили.
«Всё пропало, – говорит, –
Не щадил трудов, усилий
И – увы! – стыдом покрыт,

Уподоблен Дон-Кихоту,
А в сраженьях был велик,
Наезжал, рубил с налету –
Только цели не достиг».