Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

Шерейко, осмелев от таких заверений, рассказал, sub rosa [19], Бельграму историю Филиппа Понятовского. Паж смеялся и потирал руки, находя, что штука, сыгранная с королём, была бы отличной.

– Ну и воевода был бы сконфужен, – добавил Шерейко, – и весь этот приём не имел бы значения. Сложилась отличная фигля, – вздохнул литвин, – а тут, чёрт возьми, изменил, наверное, сам Понятовский, и всё пропало, заперли его. Вся надежда моя, что улизнёт, и тогда ты его королю представишь и сдашь на его опеку. Гм!

Бельграм немного подумал.

– Почему бы не представить? – сказал он. – И, конечно, я её не искал, не придумывал, отведу его, но…

– Что за но ? – спросил Шерейко.

– Если думаете, что король возьмёт его в опеку с восстановлением против себя князя, – говорил Бельграм, – то в этом ошибаетесь. Король, как бы я видел, дасть несколько дукатов и прикажет идти прочь, слушать не захочет. А что ему там такой Понятовский, которого брать в телегу с мелкой шляхтой?

Остыл, услышав это, Шерейко, но то, что он больше думал о фигле, чем о Понятовском, пожал плечами и решил ждать, хотя немного уже времени оставалось до отъезда наияснейшего пана.

На следущий день выпадало воскресенье, а вечером имела место эта огненная драма, идея хозяина, Гибралтар, к которой он, как к наипрекраснейшей и небывалой вещи привязывал чрезмерное значение. Весь двор также, зная об этом, крутился возле приготовлений с удвоенным рвением; те, которым было это поручено, и добровольцам, кто только мог, помогали, зная, что этим послужат князю. Князь развлекался своим флотом под Гибралтаром, как дитя куклами, всерьёз принимая эту игрушку, постоянно что-то новое выдумывая и добавляя.

Около тридцати кораблей, на которых были мортиры и маленькие пушки, ракеты и всевозможные ружья, готовились штурмовать Гибралтар, который также приспосабливался к обороне. Командующий милиции, старшина, придворные гайдуки определяли себе позиции на судах и скалистой твердыне, которая в действительности была составлена из полотна и досок.

Все корабли носили самые дивные имена, написанные на них огромными буквами. Кроме этого, они имели вырезанные резьбой эмблемы и флаги, придуманные самим князем.

Но захват твердыни для большего эффекта имел начаться только поздним вечером; утро было посвящено благочестию. Король уже около восьми часов слушал святую мессу в замковой часовне, при которой известный в своё время проповедник, экс-миссионер, сегодняшний пробощ Среньский, произносил проповедь.

Речь из необходимости была применимой ко времени. А то, что все удивлялись чрезмерной расточительности, с какой воевода сыпал на этот приём тысячами, ксендз Карпович напомнил при этом историческом случае ответ Казановского королю Владиславу IV, упрекающего друга в избыточном великолепии:

– Без тебя, король, не хочу быть богатым, а при тебе бедным быть не могу.

Все находили это точным, только князь-воевода крутил носом.

– Но что этот ксендз думает, что Радзивилл из-за такого вздора обеднеть может!

К счастью, в этот день Гибралтар так занимал князя, что травмы кс. Карповича он забывал.

После мессы король вернулся отдыхать в свои покои, а оттого, что выразил желание видеть Альбу днём, потому что осматривал её только при свете иллюминации и фейерверков, запряжённые кареты и военная свита короля ждали приказа.

Князь-воевода, как войт, одевшись в обычный альбенский костюм, ожидал уже при своём дворечке, где, приняв короля, провёл его по комнаткам, привосходно украшенным, садам, диким променадам, беседкам, вольерам и даже фермерским зданиям.

Не закончилось на осмотре главной усадьбы, потому что тут каждая иначе и оригинально была оформлена; таким образом, по очереди осматривали домик генераловой Фергюссоновой, князя Мацея (автора оперы); на пороге встретил его князь-крайчий с хлебом-солью и комплиментом:

– Хлеб, которым мы потребляем под твёрдым правлением, у нас сладок, наияснейший пане!

В садиках, комнатках были для осмотра разные особенности и фантазии. Дальше князь-каштелян троцкий с дочкой, пригласили в свою хатку на шоколад, а то, что Комажевский, смеясь, находил её тусклой, подали ликёры и фрукты на закуску. При домике князя-подкомория дикая променада, ладная, но не обширная; посередине искусственная скала, облитая водой и для украшения обвешанная сетями, выглядела живописно и заслужила похвалу.

Но целый ряд этих домов не было возможности осматривать подробно; поэтому, посетив более значительные и от князя-воеводы об уставах этого поселения с интересом выслушав сведения, король с великой похвалой Альбы и альбенчиков собрался возвращаться.

Время шло так шибко, что в замке уже собирались подавать к столу, когда король вернулся. Согласно ежедневной программе, наступали обед, тосты, кофе с концертом, но князь по причине Гибралтара постоянно сбегал.

Сдавали ему рапорты, он посылал приказы; бремя лежало на сердце воеводы, чтобы эта оригинальная его выдумка, вещь новая, особенная, из-за какой-нибудь невнимательности не была подвержена провалу.

После обеда и кофе король пожелал посмотреть иезуитский костёл и могилу князя Радзивилла Сиротки, потом костёл бенедиктинок и богатую ризницу, отдавая при этом визит аббатисе, панне Шанявской.

Это отняло столько времени, что, когда король собирался отъезжать от бенедиктинок, Гибралтар уже начинали освещать; ибо тысячи тех ламп, несмотря на задействованных людей и гарнизон, не могли быстро зажечься все.

Крепость выглядела необыкновенно, пламенеющая уже обильными линиями ламп, и флот, который готовился бомбардировать её, но сам князь, тоже разгарячённый, запыхавшийся, невероятно заинтересованный важностью этой игрушки, для многих был более интересным, чем само зрелище, которым управлял с берега.

Он не слышал, не видел уже ничего, никого, уставил глаза в свой Гибралтар и флот. На судах, естественно, и радзивилловский флаг развевался с трубами. Самый большой из них назывался «Навуходоносор». Другим князь дал не менее напыщенные имена: «Василиск», «Саламандра», «Титан» и т. п.

Однако скала, замок, батареи, флот, когда всё это лампами и факелами, каганцами, зажжёнными в железных корзинах, было освещено, представляло собой оригинальную и очень фантастическую картину. Над башенкой твердыни огромная хоругвь представляла дракона с огненной пастью.

Эстко шептал потихоньку:

– И этого зверя я должен был рисовать.

Командовал сам князь. Затем началась пальба кораблей по крепости и из крепости по кораблям; взрыв, дым и блеск ужасные.

– А что? – спросил воевода, толкая локтём стоящего рядом князя Иеронима. – Не великолепно ли это? Гм? Но эта бестия Радишевский вяло ходит около пушек, слабо огня дают. Сегодня тут все стёкла от взрыва повылетать должны.