Юзеф Крашевский - Король в Несвиже (сборник)

– А что это такое – работа? – спросил мальчик.

– Работа – это есть закон Того, что и воробья сотворил, и человека, всякому созданию данный.

– А почему я об этом не знаю?

– Потому что ещё маленький…

– Научи же меня тому, что ты называешь работой.

Воробей-самоучка начал кивать головкой, слегка провёл пару раз клювиком по крыльям и, казалось, думает.

– Как это тебе сказать? – проворковал он. – Как это тебе сказать? Всё работает на свете… работа – это жизнь, мой маленький; нужно что-то делать, чтобы жить, чтобы чему-то научиться, чтобы чего-то достичь, а чем больше кто работает, тем ему лучше…

– Следовательно, труд – это значит работа, – сказал мальчик. – Но работа мучает?

– Безделье мучает ещё хуже, – говорил воробей.

– Впрочем, что я буду делать, – спросил сирота, – когда ничего не умею.

– А ты посмотрел на меня? – отвечала птичка.

– О! Долго и внимательно: ты носил крошки и копался в песке.

– Ну! А если бы ты чего-нибудь насобирал и понёс, может, нашёлся бы кто-нибудь, кому это нужно, и дал бы тебе хлеба кусочек… этот хлеб был бы уже не выпрошенный, но заработанный, был бы твой собственный.

Мальчик задумался, и ему казалось, что для воробья, такого серого, невзрачного, птичка была очень мудрая… каким-то это ему неестественным увиделось. Затем что-то зашелестело над деревом, воробей как можно быстрей спрятался и мальчик увидел только маленького ястреба, который кружил, распластав крылья и, казалось, чего-то высматривает под собой.

Вдруг он упал как пуля и живо затрепыхался. Ребёнок ради интереса побежал, спугнул птицу и увидел окровавленную птицу, умирающего в борозде…

Жаль ему его сделалось.

Ещё он над ним стоял, когда сильный выстрел раздался в воздухе и ястреб упал на землю.

Он с ужасом огляделся и заметил неподалёку человека, бедно одетого, из ружья которого вылетал остаток дыма.

Человек этот имел дикое и угрюмое выражение, на устах его был смех боли, а мальчику казалось, что услышал выходящие из них слова:

– Довольно с тебя, зачем воробьёв душишь.

Интересуясь, что стало с ястребом, побежал мальчик на поле, куда видел его падающим. На краю овражка лежал раненый ястреб, из него текла кровь, но, когда мальчик приблизился к нему, он выставил клюв, поднял когти и собирался защищаться. Не знал, как к нему приступить, когда случайно, бросив взгляд на человека, который выстрелил, увидел новую вещь. Плечистый человек схватил за шею стрелка, одной рукой держал его за воротник, а другой рукой вырывал оружие; недавно ещё беспечный и смеющийся человек был бледный и испуганный. Сирота, уже не думая ни об умирающем ястребе, ни о раненом воробье, весь повернулся к людям, но те, схватившись, исчезли в лесу.

Так много как-то новых для него вещей вместе попало в его глаза и уши, что сирота присел на землю, чтобы это всё взвесить и понять. В поле было тихо, несколько туч пробегало по небу, заслоняя солнце, которое припекало. Разбирая всё, что с ним случилось, сирота сначала запомнил науку воробья, что нужно работать; потом из истории ястреба и людей вытянул для себя ту уверенность, что много есть и злых птиц, и нехороших существ на земле, которых нужно остерегаться. Его положение показалось ему страшным, но бояться и плакать ни к чему бы не пригодилось. Он снова увидел воробья, который вылетел из гнезда, носил соломинки и в песке копался.

– Тебе не страшно? – спросил он.

– А что поможет, если бы я боялся? – весело ответил воробей. – Своё делать нужно, а о беде не думать, потому что из неё выкрутится можно, пересидев тихо в гнезде. Уж когда-нибудь ястреб меня съест или человек застрелит, или большая сова заклюёт спящего ночью, но прежде чем это придёт, пою себе и тружусь.

– Какой это мудрый воробей! – вздохнул мальчик, завидуя ему. – Такой маленький, незаметный, а такой умный, надо его слушать.

Он встал тогда и пошёл, когда на ветке увидел сидящую птицу с хохолком, большого размера, которая чистила пёрышки. Вошедший уже в знакомство с птицами, он считал себя обязанным и этой поклониться, но птица не много на него обращала внимания; он решил, что это, должно быть, какой-то знатный господин, когда был такой невежливый.

Остановился, однако, против него, чтобы хорошо к нему присмотреться, а оттого, что ветер с кустов повевал к нему, почувствовал не очень приятный запах, который, казалось, исходит от птицы. Был это смердящий удод, но казался панским, с чубом на голове, и имел страшно гордую мину.

– День добрый, ваша милость! – сказал мальчик.

– Ты мог бы меня немного лучше назвать, чем ваша милость, – отпарировал удод, взъерошившись. – Что это? Ты меня считаешь за глупую сороку или за какого-нибудь мастера дятла, который целый день в деревьях долбит и нос себе портит? Всё-таки ты должен знать, что я удод и что мой прапрадет был удод, а моя прапрабабка происходила от самого красивого удода, какого свет видел.

– Я не знал о том, – ответил мальчик, – прошу прощения, но не соблаговолишь ли, вельможный удод…

– Ясно, ясно вельможный, – прервал удод.

– Но, стало быть, ясно, – молвил сирота, – не соблаговолишь ли мне показать дорогу в местечко, так как я, странствуя от куста до куста, потерял её и боюсь, чтобы меня ночь в поле не застала.

– Что, меня дорога интересуюет!? – крикнул удод. – Мне дорога везде, куда лететь хочу, а чернь с любым нищим, как ты, не люблю, будь здоров.

Сказав это, удод покрутил головой и полетел. Но когда уже собирался уходить возмущённый его невежливостью мальчик, что-то жёлтое мелькнуло перед его глазами и на ветке появилась белка с орешком в лапах. Это вовсе не была пора для орехов, мальчик сильно удивился, откуда она могла достать его.

Опасаясь, как бы не оскорбить белку, и желая обязательно узнать от неё секрет, паренёк снял шапку и начал:

– Ясно освящённая белка!

Та подняла головку, держа в лапках орешек, и весело засмеялась.

– Глупый хлопче, – сказала она, – почему ты меня так называешь?

– А! Потому что удод меня разуму научил, – ответил сирота, – обиделся, что я сначала его вашей милостью называл, я боялся оскорбить.

– А чего ты там хочешь?

– Я дорогу потерял и не знаю, что с собой делать. Но, моя благодетельница белка, научи ты меня, прошу, откуда ты взяла орешек, когда они ещё не созрели?

– Ещё прошлогодний, – сказала белка живо. – Видишь, я насобирала их много осенью, спрятала в дупле дерева и теперь по одному на обед съедаю. Если бы все, которые тогда могла унести, поедала, а слово чести тебе даю, были они очень вкусные, сейчас должна была бы подыхать с голоду. Сделай и ты так, когда себе чего-нибудь насобираешь, оставь немного на завтра.

Это была очень хорошая наука, и сиротка подумал, что, однако, многому от птиц и животных можно научиться, если к ним приблизиться.