Джон Стейнбек - Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

Постепенно желание изменилось: теперь уже привлекали только деревья. Они манили с высоты, звали укрыться от солнца среди стволов и почувствовать покой соснового леса. Она представила, как лежит на мягкой постели из иголок, смотрит сквозь ветви в небо, слушает, как тихо шелестит в кронах ветер, а потом улетает, унося с собой аромат хвои.

Элизабет встала с крыльца и медленно пошла к конюшне. Кто-то работал там: через окошки наружу то и дело вылетали кучки навоза. Она вошла в мягкий полумрак и увидела Томаса.

– Хочу немного прокатиться, – сказала она обыденным тоном. – Будь добр, заложи двуколку.

Томас оперся на вилы.

– Не подождешь полчаса? Закончу работу и отвезу, куда скажешь.

Элизабет рассердилась.

– Ты мне не нужен. Хочу поехать одна, – возразила она коротко.

Томас посмотрел пристально.

– Не уверен, что Джозеф согласился бы отпустить тебя одну.

– Но Джозефа нет дома, а я хочу поехать.

Томас поставил вилы к стене.

– Хорошо, запрягу старушку Луну. Она спокойная и послушная. Только не сворачивай с дороги, не то увязнешь в грязи. Местами еще очень сыро.

Он помог ей сесть в коляску и проводил долгим озабоченным взглядом.

Элизабет почувствовала, что ему не понравится, если она поедет в сосновую рощу, а потому удалилась на значительное расстояние от дома и только после этого направила старую белую кобылу к холмам, свернула с дороги и поехала по неровной, тряской земле. Солнце уже нещадно палило, а ветер в долину не залетал. Она долго ехала вверх по склону, пока неожиданно на пути не возникла глубокая промоина. Овраг растянулся в обе стороны слишком далеко, чтобы обогнуть его, а сосны возвышались впереди, совсем рядом. Элизабет выбралась из коляски, привязала лошадь к торчавшему из земли корню и отстегнула мартингал. Затем спустилась в овраг, поднялась на противоположной стороне и медленно зашагала к роще. Скоро на пути попался весело журчащий ручеек: он вытекал из леса и спокойно продолжал путь, не встречая камней. Элизабет наклонилась, достала из воды веточку кресс-салата, с удовольствием сунула в рот и неспешно пошла вверх вдоль ручья.

Раздражение бесследно улетучилось; чувствуя себя счастливой, она вступила в сосновый лес. Шаги тонули в плотном ковре иголок; не раздавалось ни единого звука, кроме шелеста хвои в кронах деревьев. Несколько мгновений ничто не мешало идти вперед, а потом на пути выросла плотная стена из виноградных лоз и ежевики. Пришлось пробиваться, раздвигая ветки, а иногда даже ползти на четвереньках. Почему-то ей очень хотелось попасть в глубину леса.

Когда Элизабет наконец-то выбралась из зарослей и выпрямилась, ее руки были расцарапаны до крови, а волосы растрепались. Но глаза сияли восторженным изумлением: кольцо деревьев окружало безупречно ровное пространство, в центре которого возвышался огромный зеленый камень странной формы.

– Я знала, что он здесь, – прошептала Элизабет, обращаясь к соснам. – Интуиция подсказывала, что этот чудесный камень прячется в глубине леса.

Все звуки, кроме шепота деревьев, замерли, но и этот шепот доносился с высоты, отчего общее молчание казалось еще глубже. Покрывавший камень изумрудный мох выглядел плотным словно ковер, а длинные перья папоротников зелеными шторами свисали над входом в пещерку. Элизабет присела возле крохотного ручья: тонкая ниточка воды незаметно пересекала поляну и пряталась в кустах. Камень притягивал взгляд странной формой и внушал необъяснимую тревогу.

– Я уже где-то это видела, – проговорила Элизабет вслух. – Как будто знала, что камень здесь, иначе почему так настойчиво пробиралась на эту поляну?

Ее остановившиеся на камне глаза расширились, мысли утратили четкость и превратились в медленно текущие воспоминания – тихие, причудливые и туманные. Она увидела, как идет в воскресную школу в Монтерее и встречает медленную процессию одетых в белое португальских детей, торжественно марширующих во имя Святого Духа с коронованной предводительницей во главе колонны. Смутно вспомнила, как с разных сторон стекались семь подобных волн, чтобы слиться в благочестивом экстазе в Пойнт-Джо неподалеку от Монтерея. И вдруг, продолжая смотреть на камень, увидела в нем своего младенца, свернувшегося у нее под сердцем головой вниз. Заметила, как он слегка шевельнулся, и в тот же миг ощутила движение внутри собственного тела.

Шепот над головой не стихал, а черные деревья подступали все ближе и ближе. Элизабет почувствовала, что осталась одна в целом мире. Все ее бросили и ушли, но почему-то это обстоятельство нисколько не пугало. Затем явилось понимание, что она сможет получить все, что захочет; следом возник страх оттого, что больше всего хотелось смерти и только потом – понимания со стороны мужа.

Ее рука медленно соскользнула с колен и опустилась в холодную воду ручья. Деревья сразу отступили, а низкое небо взлетело. Внезапно появилось яркое солнце; лес зашуршал уже не мягко, но сердито и угрожающе. Элизабет быстро взглянула на камень и увидела в нем существо такое же опасное, как притаившееся дикое животное; такое же грубое и неприятное, как лохматый козел. Поляну заполнил странный холод. Элизабет в панике вскочила и прижала ладони к груди. Пространство погрузилось в мистический ужас. Черные деревья отрезали отступление. Громадный камень приготовился к прыжку. Боясь отвести от него взгляд, Элизабет попятилась, а возле тропинки увидела, как в пещерке шевелится неведомое создание. Вся поляна дрожала от страха. Слишком напуганная, чтобы закричать, Элизабет повернулась и опрометью побежала по тропинке. Она бежала долго, пока наконец не оказалась на открытом пространстве, где ласково светило солнце.

Лес сомкнулся за ее спиной и выпустил на свободу.

В изнеможении Элизабет опустилась на землю возле ручья. Сердце билось тяжело и болезненно, а дыханье вырывалось судорожными толчками. Но ручей нежно шевелил стебли растущего в воде кресс-салата, а на дне, в песке, мерцали крапинки слюды. В поисках защиты Элизабет посмотрела вниз и увидела освещенные солнцем строения фермы, окруженные мягко стелющимися под ветром серебристыми волнами уже начинающей терять изумрудный цвет травы. Хорошо знакомый мирный пейзаж успокаивал, а безмятежность летнего дня дарила утешение.

Прежде чем страх окончательно отступил, Элизабет встала на колени и принялась молиться. Она постаралась подумать о том, что произошло на поляне, однако впечатление быстро потускнело. «Это было что-то древнее. Настолько древнее, что я уже почти забыла». Вспомнилось странное душевное состояние, внезапное непостижимое стремление к смерти. «Наверное, те чувства были неправедными». Она обратилась с молитвой к Богу: