Марджори Боуэн - Отравители

– Вы видите, месье, – вздохнул он, – она мертва.

– И дело полиции – найти того, кто ее убил, – ответил Шарль Дегре, внимательно взглянув на него снизу.

– Надеюсь, что вы его найдете, – произнес аптекарь, кажется, с искренним сожалением. – Она была моим единственным ребенком и была мне очень дорога.

Он склонился над дочерью, сложил ее руки на груди, закрыл ее глаза и неловкими нежными движениями пригладил ее спутанные черные волосы.

Умный и опытный наблюдатель, Дегре осматривался в комнате, ища что-нибудь, что могло бы ему помочь в этом деле, когда дверь вдруг стремительно распахнулась и вошла мадемуазель де Фонтанж. Потеря одной из любимых горничных при столь таинственных и ужасных обстоятельствах полностью обессилила ее. Она споткнулась у кровати и остановилась, плача, как ребенок, заламывая руки и кусая носовой платок, умоляя свою погибшую Жакетту взглянуть на нее, заговорить с ней – одно лишь слово, один взгляд!

– Мадемуазель, она умерла, – тихо и печально проговорил итальянский аптекарь и натянул простыню на лицо своей дочери. – Пусть покоится с миром. Вижу, что вы очень добры, – добавил он мягко, – раз вас так тронула судьба простой девушки.

Мадемуазель де Фонтанж как будто не расслышала этих слов, во всяком случае, не обратила на них внимания. Бросившись на расшитую постель, она легла белокурой головой на белое покрывало и зарыдала почти в истерике:

– Спаси меня, спаси меня! О, Господи, не позволь этому случиться со мной! Нет, нет, я уйду в монастырь, я уйду на край света!

– Чего она боится? – спросил Дегре, затем коснулся скрытого атласом плеча расстроенной дамы. – Мадемуазель, вы не должны так свободно говорить передо мною и перед вашим аптекарем. Разве у вас нет здесь друзей, тех, кому вы могли бы довериться?

Она подняла залитое слезами гладкое, жемчужно-бледное лицо и посмотрела на него, как будто не понимая, кто он, затем, пробормотав: «Ах, да, агент полиции», – позволила ему поднять ее на ноги. Ему пришлось обнять ее, настолько сильно она дрожала.

– Можете ли вы сказать мне что-нибудь? – спросил он. – Мадемуазель Жакетта мертва, может быть, еще можно спасти других от ее судьбы. Можете ли вы пролить хоть какой-то свет на эту тайну?

Мадемуазель де Фонтанж покачала головой. Ее белокурые волосы ниспадали на воротник тонкого кружева и светлое атласное платье. Она была как белая роза, промокшая в грозу, и молодой человек глубоко сочувствовал ей. Месье де ла Рейни сказал, что она так одинока, занимает такое высокое положение, открыта таким соблазнам…

– Позвольте мне увести вас отсюда, мадемуазель.

– Нет, нет, я останусь, я хочу остаться около Жакетты. – Она полуиспуганно-полунепокорно посмотрела на аптекаря. – Вы, месье, тоже должны уйти. После того, как вернется добрая монахиня, мы с ней вместе будем молиться.

– Идёмте, – сказал Дегре итальянцу, и они вдвоем вышли из комнаты. Серая монахиня проскользнула обратно, и снова послышался голос мадемуазель де Фонтанж, рыдающей за стиснутыми пальцами сложенных для молитвы рук:

– Спаси меня, спаси меня! О, Господи, спаси меня!

В величественном темном коридоре Дегре увидел доктора Рабеля, спешащего к комнате больной, и поприветствовал его сдержанной улыбкой.

– Странно, что мы встретились опять так скоро, доктор. – Он дотронулся до своего перевязанного лба. – Я очень благодарен вам за заботу. Как видите, я теперь вполне снова на ногах.

Доктор Рабель, который при дневном свете оказался маленьким человечком, похожим на сову, серым и с мягким взглядом, невозмутимо произнес:

– А, месье агент полиции! Как я понимаю, вы расследуете тайну бедной мадемуазель Жакетты. Я слышал, что доктор Акен осматривал ее, пока я был в больнице.

– Слишком поздно, доктор, она умерла несколько минут назад, – перебил его Дегре.

Доктор Рабель, как будто совсем не удивившись, пожал плечами.

– Что же, я могу избавить вас от необходимости тратить силы на дальнейшее расследование этого дела, – произнес он доверительным тоном, тыча пальцем в грудь молодого человека. – Это была любовная связь, понимаете, и она довольно плохо закончилась. Мадемуазель Жакетта отчаянно пыталась спасти то, что молодые дамы называют честью, поэтому с отцовской помощью придумала эту довольно глупую историю. Вот и все, любовная связь, – повторил доктор с более широкой улыбкой, – и только-то.

– Слишком обычное дело, чтобы звать на помощь полицию, – сухо заметил Дегре.

– И верно. – Доктор взял понюшку табака. – Жаль только, что это произошло в покоях мадемуазель де Фонтанж. Все было очень плохо организовано. Итальяночка могла сохранить и любовника, и ребенка, и честь, если бы подготовилась более тщательно. Вот так обстоят дела, дорогой мой господин, и, боюсь, вы впустую потратили время.

– Мадемуазель де Фонтанж, кажется, очень расстроена, – сказал Дегре, глядя из окна, у которого они стояли, на серый дождь над Парижем и серую реку, в которой отражались редкие огни фонарей, установленных на парапете.

– Это понятно, – добродушно ответил доктор Рабель. – Бедная маленькая Жакетта пала жертвой соблазнов, ее заманил какой-то очаровательный любовник. Мадемуазель де Фонтанж тоже может попасть в подобную ситуацию. Она в трудном положении, ее некому защитить. – Доктор вновь пожал узкими округлыми плечами. – Неудивительно, что эта трагедия так ее потрясла.

– Что вы знаете об отце, итальянском аптекаре? – спросил Дегре, так располагаясь в узком коридоре, чтобы доктор никак не мог протиснуться мимо него.

– Он довольно безобидный, – вежливо ответил доктор. – И по-своему способный. Он поставляет мне много полезных снадобий, которые привозит из Италии.

– Он сейчас со своей дочерью, – улыбнулся молодой агент полиции. – Несомненно, доктор, он будет рад вашему утешению.

Дегре повернулся и последовал за пажом, ожидавшим, чтобы проводить его обратно к двери, через которую он вошел в Лувр. Сумрак, великолепие и безмолвие огромного дворца подавляли его, к тому же он был опечален смертью Жакетты и по-детски безутешным горем ее госпожи. Будучи сам человеком порядочным и сдержанным, он почувствовал, как его охватило отвращение к этому обществу, в котором, несмотря на внешнюю веселость и блеск, были возможны такие ужасы. Да, ужасы, ведь сколько бы ни было правды в рассказе доктора Рабеля, было ясно, что одну из этих девушек погубили, а другая насмерть перепугана из-за тайных интриг, разжигаемых честолюбием, жадностью и похотью.

Паж повел Дегре через просторную гостиную, погруженную в полумрак. Огонь в высоком камине с вытяжкой догорел до красных углей, но тяжелые занавеси темно-багряного венецианского разрезного бархата на высоких окнах, за которыми открывалась серая мрачная панорама Парижа под темным небом, все еще не были задернуты.