Джон Ле Карре - Сингл и Сингл

Оливер наконец-то соблаговолил услышать ее.

– Сейчас я не могу говорить с ним, спасибо, Элси. Боюсь, это неудобно, – ответил он, как всегда, безупречно-вежливо из тени, отбрасываемой беретом. Потом потянулся, выгнув спину, высоко подняв руки, вскинув подбородок, словно гвардеец, вставший по стойке «смирно». На мгновение застыл, огромного роста, невероятной ширины, на его фоне пигмеем казался не только Сэмми и минивэн, выкрашенный в ярко-красный цвет, с надписью «ВОЛШЕБНЫЙ АВТОБУС ДЯДЮШКИ ОЛЛИ» в розовом круге на борту. Круг этот потерял форму, а буквы кое– Где облупились, спасибо вандалам и неловким парковкам.

– В час мы выступаем в Тайднмауте, в три – в Торки, – объяснил он, каким-то чудом втискиваясь на сиденье водителя. Сэмми уже устроился рядом, с красным мячом, о который бился лбом, с нетерпением ожидая отъезда. – А в шесть – в Спас-армии. – Двигатель кашлянул, но не завелся. – Они хотят эту чертову «Угадай, где?», – добавил он, перекрывая разочарованный вскрик Сэмми.

Оливер повернул ключ зажигания второй раз с тем же результатом. «Он опять залил свечи, – подумала Элси. – Черт, да он опоздает на собственные похороны».

– Если мы не сыграем в «Угадай, где?», день пройдет зря, не так ли, Сэмми? – С третьим поворотом ключа двигатель таки завелся. – Пока, Элси. Скажи, что я позвоню ему завтра, пожалуйста. Утром. До работы. И перестань биться головой об мяч, – последнее уже относилось к Сэмми. – Это глупо.

Сэмми перестал. Элси Уотмор наблюдала, как минивэн движется по склону холма к набережной. Площадь с круговым движением он объехал дважды, прежде чем свернул в нужную улицу, выпустив из выхлопной трубы облако сизого дыма. А потом, как случалось всегда, когда она провожала минивэн взглядом, ее охватила тревога. Она не могла сдержать ее, да и не знала, хотела ли. Тревога не за Сэмми, вот что странно, а за Олли. Она боялась, что он больше не вернется. Всякий раз, когда он уходил из дома или уезжал на минивэне, даже если вез Сэмми в «Легион» сыграть партию на бильярде, она прощалась с ним навсегда, как с Джеком, когда тот уходил в море.

Еще не вырвавшись из мира грез, Элси покинула залитое солнцем крыльцо, вернулась в холл и, к своему удивлению, обнаружила, что Артур Тугуд все еще ждет у телефона.

– У мистера Хоторна вся вторая половина дня занята выступлениями, – сообщила она ему пренебрежительным тоном. – Вернется он поздно. Перезвонит вам завтра, если сумеет.

Но завтра Тугуда не устроило. Испытывая к ней безмерное доверие, он продиктовал свой домашний номер, не указанный в телефонном справочнике. «Пусть Олли обязательно позвонит в любое время дня и ночи, вы меня слышите, Элси?» Потом попытался вызнать, а где будет выступать Олли. Элси отвечала уклончиво. Вроде бы мистер Хоторн что-то говорил о каком-то большом отеле в Торки. И о хостеле Армии спасения в шесть вечера. А может, в семь, она забыла. Иной раз ей ни с кем не хотелось делить Олли, особенно с назойливым банковским менеджером: когда в последний раз она приходила к нему, чтобы взять ссуду, ей предложили обсудить детали в постели.

– Тугуд, – возмущенно повторил Оливер, объезжая клумбу на площади с круговым движением. – Обычные бумаги. Дружеский разговор. Глупый предлог. Черт, – он проскочил нужный поворот. Сэмми радостно завопил. – Что там осталось подписывать? – он обращался к Сэмми, как к равному, всегда так с ним разговаривал. – Она получила чертов дом. Она получила чертовы деньги. Она получила Кармен. Чего у нее больше нет, так это меня, как ей и хотелось.

– Значит, она лишилась лучшего куска, не так ли? – весело прокричал Сэмми .

– Лучшее – это Кармен, – прорычал Оливер, и Сэмми на какое-то время прикусил язык.

Они ползли вверх по склону. Торопящийся грузовик едва не вытеснил их на тротуар. Подъемы давались минивэну с трудом.

– Что мы им показываем? – спросил Сэмми, когда решил, что можно вновь подать голос.

– Меню А. Прыгающий мяч, волшебные бусины, найди птичку, ветряные мельницы ума, скульптура щенка, оригами, тяжелые шаги, и уезжаем. Что не так? – спросил он, когда из груди Сэмми вырвался вопль отчаяния.

– А вращающиеся тарелки?

– Если останется время, будут и тарелки. Если останется время.

Вращающиеся тарелки удавались Сэмми лучше всего. Он практиковался с ними день и ночь. Крутить больше одной одновременно ему не удавалось, но он все равно гордился собой. Они въехали в мрачный жилой квартал. Рекламный щит предупреждал об угрозе сердечных заболеваний. Название лекарства прочитать они не успели.

– Ищи воздушные шарики, – приказал Оливер.

Сэмми уже искал. Отодвинув в сторону красный мяч, припал к ветровому стеклу. Шарики, два зеленых, два красных, болтались за окном верхнего этажа дома 24. Въехав левыми колесами на тротуар, Оливер бросил Сэмми ключи, чтобы тот начал разгружать реквизит, а сам, с развевающимися от ветра полами пальто, зашагал по бетонной дорожке. На матовой стеклянной па-нели двери красовалась яркая наклейка: «С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ, МЭРИ ДЖО!» Изнутри просачивались запахи табачного дыма и пережаренной курицы. Оливер нажал на кнопку звонка, услышал, как мелодичная трель растворилась в радостных детских воплях. Дверь распахнулась, и перед ним предстали две запыхавшиеся девочки в выходных платьицах. Оливер стянул с головы берет и низко поклонился.

– Дядя Олли, – с важностью, которая никого не могла напугать, представился он. – Знаменитый маг и волшебник. К вашим услугам, юные леди. В дождь и солнце. А теперь, будьте любезны, отведите меня к самому главному.

За спиной девочек появился мужчина с бритым черепом. В жилетке, расшитой бисером, с татуировками на первой фаланге каждого пальца. Пройдя следом за ним в гостиную, Оливер оценил сцену и аудиторию. В последнее время ему приходилось работать в особняках, амбарах, актовых залах деревенских школ, на пляжах, в автобусном ангаре у набережной при восьмибалльном шторме. Он практиковался утром и выступал во второй половине дня. Работал для детей бедняков, детей богатых, больных детей и сирот. Поначалу позволял им запихивать себя в угол вместе с телевизором и Британской энциклопедией. Но теперь уже знал, как постоять за себя. В этот день условия были не лучшие, но терпимые. Шестеро взрослых и тридцать детей набились в крохотную гостиную. Дети полукругом уселись на полу, взрослые, как на групповой фотографии, оккупировали диван: мужчины – на сиденье, женщины, скинув туфли на спинке. Раскладывая инвентарь, Оливер не снял серое длиннополое пальто. Наклоняясь и поднимаясь, собирая с помощью Сэмми клетку с исчезающей канарейкой или лампу Аладдина, которая, если ее терли, расставалась с хранящимися внутри бесценными сокровищами, он использовал полы как прикрытие. А когда приседал на корточки, чтобы обратиться к детям, он следовал такому принципу: никогда не говорить с детьми свысока, только находясь с ними на одном уровне или ниже, наклонялся вперед, массивные колени оказывались позади ушей, и протягивал руки к детям, напоминая то ли молящегося богомола, то ли пророка, то ли гигантское насекомое.