Лев Успенский - Записки старого петербуржца

Лиховато мне пришлось на этом общегородском собрании!

Председательствовали на нем поочередно наши самые крепкие мастера ведения собраний – Иван Савич, красивый, мрачноватый, со сросшимися черными бровями и трагическим лицом, похожий на Ивана Грозного в юности, "маец" (он был инвалидом – ходил на протезе – в результате какой-то спортивной катастрофы), и головастый, с хитрым утиным носиком, с тоненьким пучком волосков над задним концом по линейке выверенного пробора, скрипучеголосый, до неправдоподобного спокойный и властный Юра Брик из реального училища Штемберга на Звенигородской. (Этот Юра, собственно, был уже на вылете из школы, как и большинство управцев-восьмиклассников. Он уже осознавал себя не сегодняшним реалистом – юнкером. Он уже и говорил и вел себя как завтрашний "констопуп" или "михайлон".) Им бы и книги в руки на этом собрании. Так – нет же!

Встал вопрос – кому из управских краснобаев выступить с докладом, а потом с заключительным словом (а может быть, и с ответом нашим противникам в прениях?) и добиться, чтобы собрание выразило вотум доверия нам, чтобы нас, управцев, уполномочили установить линию поведения в намеченный василеостровскими Кавеньяками день антиленинской демонстрации. Всем стало не по себе; все – даже главный осузский Демосфен Лева Рубинович – стали лукаво уклоняться от этой чести. И вот тут-то и было сказано… Так, в шутку:

– Слушайте, коллеги… Да здесь и спору быть не может. Выступать против кого? Против Воскресенского и Богоявленского? Так уж, разумеется, – Успенскому: пусть три "священнослужителя" таскают друг друга за волосы, как на Вселенском соборе…

Острое слово – вещь подчас решающая. И выбор пал на меня.

Было жарко. Собрание затянулось до позднего вечера. На нем присутствовали не только учащиеся, – пожаловали и некоторые педагоги; им все это было "очень любопытно": это их же питомцы "выходили в люди".

Прения докипели чуть ли не до рукопашной.

Но удивительно, как все мы – подростки – сразу, за несколько недель, наловчились тогда, натренировались "на парламентариев". Вся заседательская терминология была нами освоена назубок. Мы лучше, чем в Думе, умели уже требовать слова "по мотивам голосования", запрещать его, "гильотинируя список ораторов". Мы знали, как и когда можно "лишить слова" и когда получить его "по процедурному вопросу".

Мы, "управцы", в этом отношении намного превосходили наших яростных, но простоватых противников. И ораторами мы, очевидно, оказались более искусными.

Весь в поту, озверев, уже себя не помня, я брад слово множество раз. Мне свистали и шикали, аплодировали и кричали: "Правильно!" Маленький белокурый Воскресенский, весь дрожа, со слезами на глазах, вопиял о "солдатской крови, которую вы хотите втоптать в землю", о "славе и позоре родины", до которых нам, по его словам, дела не было. Но вдруг он сорвался.

– Делайте, как хотите, господа осузцы! – яростно застучал он кулачком по кафедре. – Армия встанет, как один человек, и в бараний рог скрутит ваш дешевый, нерусский, чуждый народу русскому, интернационализм…

И мне стало, собственно, нечего делать… Раскрыв карты, он погубил себя: "Вандеец! Завтрашние шуаны! Долой!"

На улице была весна. На фоне рыжего апрельского заката искрилась и лучилась влажная, точно бы тоже слезливая, Венера. Я и Александр Августович Герке – мой, Савича и Янчевского учитель истории, не поленившийся прийти на Выборгскую послушать своих учеников, шли мимо церковной ограды Иоанна Предтечи, по той самой панели, с которой семь лет назад, такой же весной, я, десятилетний, с восторгом и благоговением взирал на комету Галлея, запутавшуюся меж куполов и крестов… Он, покачивая головой, не вполне одобрял мой ораторский пыл…

– Как-то все-таки, Успенский… слишком уж это вы резко!.. Я не уверен, что этого, как его… Воздвиженского, следовало называть "союзником"… Если, конечно, вы имели при этом в виду Союз русского народа, черносотенцев… Не кажется ли вам, что следовало бы все же быть немного объективнее, мягче?..

Но мы были довольны. Общее собрание выразило нам полное доверие; оно уполномочило Управу ОСУЗа принять все необходимые меры, чтобы не допустить участия гимназистов Петрограда в уличной демонстрации против одной из революционных партий. Была, правда, проведена важная оговорка: "не допускать" мы имели право, действуя исключительно путем убеждения. Нам поручалось отговорить коллег-учащихся от выхода в назначенный день на улицу. Убедить. Подавить доказательствами. Тогда это было модно: ведь и Керенский слыл "Главноуговаривающим" на фронте…

Мы понимали, что добиться этого будет не легко… И вот тут-то кончается присказка и начинается сказка.

Итак, решено: мы, Управа, должны идти несколькими путями. Во-первых, надлежит устроить по школьным районам целый ряд собраний, но каких? С участием видных политических деятелей. Надо добиться, чтобы к нам приехали и выступили перед учащимися, разъясняя происходящее в мире и в стране, всем известные люди – члены Государственной думы и ее вновь созданных комитетов, лидеры различных – конечно, "левых" – партий, крупные прогрессивные журналисты, адвокаты, почем мы знаем – кто? Кто угодно! Знаменитости – от вчерашних октябристов, членов бывшего "Прогрессивного блока", до большевиков!

Как добиться? Добиться! Поехать к ним, улестить их, упросить, убедить, заставить… рисуя перед ними жуткие картины: школьники – "ваши дети!" – соблазненные безответственными агитаторами, выходят на улицы, составляют ядро шумной манифестации, сталкиваются со сторонниками прямо противоположных взглядов… Начинаются стычки. Строятся баррикады. Теперь у всех есть оружие. Возникают перестрелки, рукопашные… Вы хотите этого?

Мы должны разбросать по городу множество своих приверженцев, устраивать повсюду летучие митинги, ловить "наших", молодежь, убеждать ее в нелепости, несвоевременности подобных методов воздействия… "Революция закончена, коллеги! Строить новую жизнь надо не в шумных столкновениях, а в работе. Не демонстрировать, не митинговать: учиться, выступать в печати".

Надо доказать учащимся, что правы – мы. Ведь будет же Учредительное собрание: оно и решит все…

Мы должны также – и как можно быстрее! – организовать в городе мощный центральный митинг. Роскошный, шумный, с участием звезд и светил, широко разрекламированный!!. Митинг и для школьников и для родителей. Такой митинг, на который явились бы уж самые крупные фигуры – министры Временного правительства, его комиссары; но чтобы рядом с ними выступали там и лучшие ораторы Петербурга, и его знаменитые актеры, музыканты, певцы… "Знаете, – не митинг, а, так сказать, "концерт-митинг". Очень точное определение, черт возьми!"