Александр Дюма - Сальватор. Том 2

– Отец! – выдохнула Мина и бросилась генералу на шею Генерал обхватил ее, крепко прижал к своей груди, осыпая поцелуями и омывая слезами.

Жюстен знаком попросил г-на Сарранти подойти к нему.

Корсиканец приблизился на цыпочках, чтобы не нарушить семейной идиллии.

Жюстен бесшумно отворил дверь в столовую и поманил г-на Сарранти за собой, предоставив отцу и дочери вволю насладиться счастливыми минутами.

Генерал рассказал Мине, как он лишился ее матери, скончавшейся при родах, как был вынужден поручить девочку чужой женщине и следовать за императором в Россию. Он поведал о своих сражениях, подвигах, надеждах, потерях с тех пор, как появилась на свет Мина. Его рассказ был большой эпопеей, над которой девушка пролила немало слез любви, нежности, восхищения.

Исповедь дочери оказалась сладкой идиллией; она пересказала отцу всю свою безгрешную жизнь. Ее история была ясной, словно безоблачное небо, чистой, как озеро, незапятнанной, будто белая роза.

Хозяйка пансиона, которой Жюстен, представил г-на Сарранти, пожелала, чтобы отец и дочь не расставались до самой ночи.

Вечер застал их за разговором. Надо было позвать когонибудь, чтобы принесли свечи.

Заслышав звон колокольчика, г-жа ван Слипер, Жюстен и г-н Сарранти вошли в столовую вслед за лакеем.

– Это мой отец! – радостно вскрикнула девушка, представляя генерала хозяйке пансиона.

Генерал вышел вперед, почтительно поцеловал г-же ван Слипер руку и сердечно поблагодарил ее за заботы о Мине.

– А теперь, мадам, – продолжал он, – позвольте узнать, когда отправляется ближайший дилижанс во Францию.

– Как?! – в один голос воскликнули Мина, Жюстен и г-жа ван Слипер, напуганные внезапным отъездом. – Вы так скоро уезжаете?

– Я? Нет! – возразил генерал. – Я побуду с вами некоторое время… А вот мой славный друг, никогда меня не оставлявший, – прибавил он, оборачиваясь к г-ну Сарранти и протягивая ему руку, – пожелал сопровождать меня до тех пор, пока я не найду дочь, но теперь он вернется в Париж, чтобы найти своего сына, угодившего из сыновней любви в темницу.

Господин Сарранти грозно сдвинул брови.

Присутствовавшие почтительно склонили головы перед великим мучеником, молча встречавшим удары судьбы.

Дни, которые провели в Амстердаме вместе генерал, Мина и Жюстен, пролетели как счастливый сон. После стольких испытаний и многих лет нищеты они упивались блаженством с тем же сладострастием, что и путешественник, целый день карабкавшийся под солнцем на высокую гору: взобравшись на вершину, он вдыхает свежий воздух и аромат долины.

К сожалению, давно известно: что составляет счастье одних, является несчастьем для других. Радость Жюстена, Мины и генерала причиняла огорчение хозяйке пансиона.

Она с ужасом ждала минуты, когда Жюстен и Мина, то есть учителя ее пансиона, оставят ее и последуют за генералом в Париж.

Генерал угадал причину ее печали и поспешил успокоить славную женщину, обещав по возвращении во Францию послать ей двух лучших парижских учительниц, после того как они пройдут испытание у Жюстена.

Однажды утром генерал получил после завтрака письмо от Сальватора и нахмурился.

– Что с вами, отец? – испугались молодые люди.

– Прочтите, – предложил генерал и подал письмо Сальватора.

Они вместе прочли короткое письмо:

«Генерал!

Дабы ничто не мешало Вашему счастью, пока Вы проводите время в обществе дочери, спешу Вам сообщить, что господин Лоредан де Валъженез, ее похититель, был убит вчера на дуэли господином де Марандом в моем присутствии.

Поздравляю Вас по этому случаю с тем, что Вам не придется подвергать риску Вашу драгоценную жизнь ради наказания такого ничтожества.

Передайте мои горячие поздравления двум влюбленным, примите уверения, генерал, в моей почтительной дружбе.

Конрад де Валъженез».

– И что же, отец? – спросила Мина.

– Что в этом письме могло вас огорчить? – удивился Жюстен.

– Наказать негодяя должен был я, – сказал генерал. – Я сожалею, что кто-то другой взял на себя этот труд.

– Отец! – грустно вымолвила Мина. – Вы жалеете, что нашли меня, раз печалитесь из-за того, что не рискнули потерять свою дочь навсегда?

– Дорогое дитя! – вскричал г-н Лебастар де Премон, крепко обнимая дочь, и его лицо снова просветлело.

Оставалось лишь выбрать день отъезда. Было решено отправиться в путь в ближайшую субботу, то есть через день.

В субботу утром Мина расцеловала хозяйку пансиона, нежно простилась с воспитанницами – своими ученицами и подружками, потом взяла своего отца под руку и в сопровождении жениха отправилась на почту, сто раз оборачиваясь со слезами благодарности на глазах на этот гостеприимный город, который она считала своей родиной, так как обрела здесь отца.

В день отъезда генерала г-же ван Слипер передали письмо, в которое был вложен чек на три тысячи франков для предъявления в один из банков Амстердам. В письме говорилось, что деньги предназначаются для содержания шести бедных девушек: трех – на выбор г-жи ван Слипер и еще трех – на выбор бургомистра.

Вернемся к г-ну Лоредану де Вальженезу, которого мы оставили смертельно раненным и лежащим на траве в Булонском лесу.

Он испустил дух на руках у двух своих секундантов некоторое время спустя после отъезда Сальватора, г-на де Маранда и двух генералов.

Тяжелое и ответственное это дело: друг, которого вы привезли на место дуэли веселым, живым, презрительно усмехающимся, умирает на ваших глазах; его губы сведены судорогой, члены застыли, взгляд затравленный.

Только чувства могут при этом испытываться несколько различные, в зависимости от того, кто умирает и кто наблюдает за смертью.

Провидению было угодно, чтобы дружба, этот прозрачный бриллиант, явился если не уделом чистых сердец, – кто может похвастаться чистотой собственного сердца? – то хотя бы привилегией добрых людей.

А люди пустые и порочные знают богиню дружбы по имени и смеются над ней, как обычно высмеивают распутники порядочных женщин, будучи не в состоянии их замарать.

Не будем же преувеличивать скорбь, которую испытывали не два друга, но два товарища г-на де Вальженеза, когда стало ясно, что Сальватор не ошибся в своем предсказании и что Лоредан отдал Богу душу.

Их огорчила эта смерть, вот слово, которое подходит в данной ситуации, но, может быть, еще больше им мешал труп.

Въехать с покойником в Париж было делом нешуточным. Законы о дуэли, довольно строгие по тем временам, наказывали секундантов еще строже, чем оставшегося в живых противника, ведь он-то хоть защищал свою жизнь. Кроме того, им пришлось бы, очевидно, заполнить при въезде в город немало «обременительных бумаг. Наконец, признаемся, что дуэль несколько затянулась, а двое друзей проголодались.