Владимир Сорокин - Сердца четырех

Хохлов запер дверь, Бурмин опустил шторы. Сергеев сел за свой рабочий стол. Ребров, Штаубе, Ольга, Сережа, Бармин, Хлебников, Хохлов, Павлов, Козлов, Гельман и Вырин разместились за длинным столом для заседаний. Штаубе открыл портфель, достал конверт и передал Сергееву. Сергеев взял конверт, вынул из него пачку долларов:

– 3?

– 3500, – ответил Штаубе.

– Деловые! – усмехнулся Сергеев, убирая деньги в стол.

– Иван Иванович, я убедительно прошу вас не опоздать, – сказал Ребров.

– Успеется, – Сергеев посмотрел на часы, – давай-ка сперва твоего архаровца заслушаем.

Все посмотрели на Сережу.

– Вставай, друг ситный, – Сергеев снял очки, стал протирать их платком, – расскажи нам о своих похождениях.

Сережа встал и, опустив голову, заговорил:

– Ну я сразу после звонка поехал. Электричкой. До Вишняков доехал, а там автобусом. До этой… до водокачки.

– До бойлерной, – подсказал Ребров.

– Ага. А там улицу нашел, пошел и дом номер семь нашел. Потом постучал и вошел. А там тетенька открыла. А я сказал: я от Афанасия Федоровича. А она говорит: проходи. А там еще дяденька был и старенькая такая бабушка. Она там это, ну, все время плакала. И так вот руками все делала…

– Короче, – Сергеев надел очки.

– Ну а потом я сумку им дал. Тетеньке. А он у нее отнял. И говорит: пошли под землю.

– Куда?

– Ну это там такой подвал у них. Мы туда спустились. А там баня и бассейн. И комнаты разные. И там был дяденька такой…

– Горбатый?

– Ага. И у него еще нос такой, ну…

– Перебитый.

– Ага. И там еще две тетеньки были. А тот первый дяденька дал сумку этому горбатому. А горбатый вынул балтик из сумки и надел на талпык.

– Что, он талпык заранее приготовил? – Сергеев посмотрел на Штаубе. Штаубе опустил глаза.

– Ага, заранее. Он на столе лежал. Ну и рычаг перевел и потекло в стакан. А тетенька держала. А потом они проверили на шар.

– И сколько?

– 7, 8.

Сергеев вздохнул:

– Ну, ну. Дальше.

– А потом горбатый стал бить того первого дяденьку. А дяденька встал на колени и говорит: это Пастухов. А тетенька первая тоже на колени встала. А потом они меня бить стали. И спрашивали про Пастухова и про тот… про лабораторию.

– А ты?

– Ну я… плакал.

– А что ты им сказал? – спросил Павлов.

– Я сказал, что Пастухов уехал, а пробы готовит Самсиков. А они меня раздели и стали топить в бассейне. И тетеньки помогали. И я это… ну… я сказал.

– Про Пастухова?

Сережа кивнул. Присутствующие неодобрительно зашевелились.

– Эмоции после, – Сергеев глянул на часы. – Ну? Заложил ты, значит, Пастухова, и потом?

– А потом они меня одели, он деньги пересчитал, положил в сумку. А тетенька та – первая, ромб завернула в такую, ну, специальную бумажку, и тоже в сумку мне положила. А потом горбатый говорит: вот тебе леденец на дорогу. И заставил меня это… ну… переднее место у него сосать…

Сережа замолчал.

– Понятно, понятно, – Сергеев снова взглянул на часы, – заложил Пастухова, пососал переднее место, взял сумочку и поехал. Садись. Женя! Пойди, пожалуйста, скажи чтобы начали разбивать опоку. Только поаккуратней.

Козлов быстро вылез из-за стола и вышел.

– В общем так, друзья, – Сергеев хлопнул ладонями по столу, – наш бизнес закончен. Никаких дел с вами больше иметь мы не-же-ла-ем. Сегодня же я звоню Пастухову, и сегодня же, прямо сейчас, после того, как вы отсюда уберетесь, я распоряжусь о закрытии северного. Все! – он встал.

– Иван Иванович, но мы компенсируем, мы… – начал Ребров.

– Все! Все! – махнул рукой Сергеев, направляясь к выходу. – Забирайте отливку и убирайтесь.

Он вышел, члены заводской администрации стали выходить следом. Штаубе ударил Сережу по шеке. Сережа заплакал.

– А вот это уж лишнее, – покачал головой Павлов, – Легче всего – выпороть ребенка. Кто это сказал, не помните? Горький…

Все вернулись в цех. Шестеро рабочих разбивали кувалдами опоку, установленную на стальной платформе. Вскоре опока треснула и развалилась на куски, обнажив раскаленную, яркокрасную отливку.

– Докладывайте, – сказал Ребров.

– Значит, – кашлянул Сергеев, – силами нашего предприятия и при помощи сотрудников Государственного Зоологического музея была произведена отливка из нержавеющей стали по форме увеличенной в 10000 раз личинки чесоточного клеща. Вес отливки: 1800 кг. Сергеев кивнул Козлову, он развернул бумажку, стал читать:

Чесоточный клещ (Acanis siro). Самки 0,3 мм длиной, тело округлое, с короткими ногами, покровы кожистые, бороздчатые. Самец вдвое меньше. Самка питается кожей, прогрызая в ее роговом слое извилистые ходы до 15 мм длиной, которые различаются через поверхность кожи в виде сероватых линий. Яйца 0,1 мм откладываются в ходах, над ними самка обычно выгрызает вентиляционные отверстия. Вылупившаяся из яйца личинка лишена половых признаков и трех последних сегментов брюшка, все шесть ног ее недоразвиты. Личинка развивается во взрослого клеща в две стадии, становясь сначала протонимфой, затем телеонимфой. Личинки и протонимфы живут в ходах, питаясь остатками изгрызенной самкой кожи и тканевой жидкостью. Сами они ходов не прогрызают. Протонимфы превращаются в телеонимф, которые выползают на поверхность кожи обычно ночью, когда больной спит. Здесь часть их превращается в самцов, которые спариваются с женскими телеонимфами – будущими самками. Оплодотворенные телеонимфы вгрызаются в кожу и превращаются в самок. Самцы проводят…

– Достаточно, – прервал его Ребров. – Давайте грузить.

Сергеев махнул рукой, платформа, подцепленная краном, стала подниматься. Рабочие уже успели убрать куски опоки и срезать с отливки литники, прикрывшись от жара щитами.

– Леонид Яковлевич, только тут с шофером неприятность случилась, я вам забыл сказать, – озабоченно нахмурился Сергеев.

– Что такое?

– Они машину еще давно прислали, а шоферу вдруг плохо стало: рвота, чуть сознание не потерял. Сказал, утром консервы ел. Ну, мы скорую вызвали. А вас кто-нибудь из наших повезет – Белкин или Саша Егоров.

– У нас свой шофер найдется, – Ребров двинулся вперед, к раскрывающимся воротам цеха.

– Как хотите, – злобно пробормотал Сергеев.

Кран вынес платформу из цеха и она повисла над кузовом грузовика.

– Майна! – крикнул усатый рабочий и платформу опустили в кузов.

К Реброву подошел Якушев.

– Поведешь МАЗ. Товарищ полковник дорогу покажет, – сказал Ребров. Якушев кивнул и полез в кабину. Штаубе сел с ним.

Рсбров подошел к ЗИЛу и сел за руль. Ольга и Сережа сели сзади.

– А как же… – нахмурился побагровевший Сергеев.

– Вот так, товарищ Сергеев, – Ребров опустят стекло. – ты думаешь, я всю жизнь в кабинете просидел?

Хохлов дважды подмигнул Реброву. Ребров завел мотор, резко развернул машину и повел к воротам, сигналя. МАЗ тронулся следом.