Владимир Сорокин - Сердца четырех

– Поддержка, знедо по девятке, Сереже взять соф, – не оборачиваясь сказал Ребров.

Ворота октрылись. Ребров свернул налево и резко прибавит скорость.

– Ну что, прав я оказался? – усмехнулся Якушев, выезжая из ворот.

– Засранцы пастуховские! – засмеялся Штаубе. – Все замазаны! И Павлов, и Сергеев, и Толстожопый! Ну и мудаки! Свет таких не видывал!

– Теперь понятно, почему Радченко сдал в спецхран.

– Ну, козлы! Ну, мудилы! – смеялся Штаубе. – Бармин клялся-божился, что Лебедев в Уренгой не сунется! А с шофером! Дуболомы!

В 14.02 МАЗ подъехал к «Универсаму» на Голубинской улице.

Огромная толпа шумно втискивалась в только что открытые двери магазина.

– Внимание, товарищи! – раздался голос в мегафоне. – Повторяю! Продуктовые посылки буду выдаваться при предъявлении двух документов: удостоверения участника войны – раз! Талона Черемушкинского райисполкома – два! При отсутствии одного из этих документов посылка выдаваться не будет!

– Что это они с опозданием… – зевнул Штаубе.

– Как всегда, – Якушев объехал толпу, развернулся и стал задом подъезжать к воротам внутреннего двора магазина.

– Откуда посылки-то? – Штаубе вынул сегмент, сдвинул зубцы на 2 пункта.

– ФРГ. Хотели к Рождеству, а потом почему-то перенесли.

– Еще бы им не перенести! – усмехнулся Штаубе.

Якушев трижды посигналил, ворота открыли. Весь внутренний двор «Универсама» был заполнен людьми, которые расступились, пропуская грузовик. МАЗ осторожно въехал и остановился перед кучей из кусков сливочного масла.

– Давай сразу! – сказал Штаубе Якушеву, вылез из кабины и двинулся через толпу.

Кузов МАЗа стал подниматься. К Штаубе подошли две сорокапятилетние женщины, близнецы Маша и Марина, одетые в одинаковые серые ватники, синие платки и резиновые сапоги. Обе держали на тарелках по стакану с прозрачной жидкостью. Штаубе посмотрел в глаза женщин, взял стакан с тарелки Марины, стал подкосить к губам и вдруг выплеснул в лицо Маши. Маша дико закричала и, схватившись за лицо, упала ничком.

– Вот так, вот так! – Штаубе бросил стакан на грязный снег, поднял другой и понюхал.

– И еще на курву, – прохрипел полный мужик, склоняясь над Машей с трехлитровой бутылью. Кто-то вытянул резиновую пробку, дымящаяся кислота потекла на голову Маши. Марину ударили железной трубой по голове, она упала рядом с Машей.

– Вот так, вот так! – Штаубе плюнул в стакан и с силой бросил его в лицо близстоящего человека. Человек схватился за лицо и отвернулся. В это время багрово-красная, окутанная паром отливка съехала с кузова в кучу масла и с шипением стала погружаться в нее. – Вот так, вот так! – Штаубе сделал рукой сложное движение.

Одиннадцать человек подняли квадратную бетонную плиту и положили на Машу и Марину. Шестнадцать человек поднесли и поставили на плиту массивный несгораемый шкаф. Штаубе подсадили, он влез на шкаф, выпрямился, опираясь на палку. Все стихли. Штаубе вынул из кармана кителя бумажку, развернул, посмотрел, потом скомкал и бросил.

– Вот так, – устало произнес он, опершись обеими руками на палку, – на одной ноге, с подпоркой… Знаете, нам трудно представить современную жизнь без резины, без каучука. Мы носим прорезиненные плащи и резиновые галоши, пользуемся резиновыми шлангами и прорезиненными водолазными костюмами. Без каучука не могут существовать автомобильный транспорт, авиация, электротехника, машиностроение. Каучук – это шины, изоляция проводов, баллоны аэростатов, тысячи, тысячи незаменимых вещей. С другой стороны – многолик мир синтетических смол. И, пожалуй, одни из самых удивительных среди них – ионообменные смолы, или просто иониты… – он помолчал, сосредоточенно нахмурившись, провел рукой по лицу. – Кто из нас, стоя у карты, не мечтал; хорошо бы поехать на Кавказ, в Арктику, в Антарктиду, в пустыню Каракум, или, например, в Кельн. Конечно, это очень интересно. Но познакомьтесь с биографиями великих путешественников и вы узнаете, что они задолго до дальних экспедиций много путешествовали но своим местам. В родном краю, в котором на первый взгляд все известно, всегда окажется много нового и интересного для исследователя. Главное в путешествии – это умение видеть и наблюдать. Например, здесь неподалеку на столбе у автобусной остановки висит объявление:

Молодая семья снимет квартиру за хорошую плату. Порядок и чисточу гарантируем. Телефон: 145 18 06

И я вспомнил Дмитрия Ивановича Менделеева. Органическая геология – удивительная наука. Она скромная, скромнейшая труженица. Или генерал-лейтенант Карбышев. Отважного советского генерала фашистские звери пытали в застенках многих концлагерей. В ночь на 18 февраля 1945 года фашисты вывели его во двор тюрьмы в лагере Маутхаузен и при двенадцатиградусном морозе обливали холодной водой до тех пор, пока тело советского патриота не превратилось в глыбу льда. Или поздний триас, брахиоподы, коммунистический инвентарный номер… как, собственно, и то, что по мере приближения температуры любого тела к абсолютному нулю изменение его энтропии, при изменении его любого свойства, тоже стремится к нулю. Но… нет!!! Нет!!! Не-е-ет! Ебаные! Не-ет! Она хлюпала! Пиздой своей вонючей! Когда варили живьем ее троих детей! Живьем! Так полагают измененное? Нет?! Я спрашиваю вас! Так полагают про общее? Про сваренных детей?! Про ебаную? Как? Не слыхали? Антонина Львовна Мандавошина! Трясла мандой сначала под Харьковом! Потом на Волоколамском направлении! Потом в столице нашей Родины городе-герое Москве! Жевала говно лет двадцать в комитете блядских, ссаных, сраных, хуесосовых советских матерей-дочерей! Трижды тридцать три раза распроебаных! Задроченых до крови! Она показывала свою кислую, лохматую, червивую пизду! Медали, блядь! Ордена! Звания и заслуги! Почет, блядь! Уважение! Да я срал и ссал на твой горб! Я срал и ссал на твои сисяры потные! Я срал, ебал и ссал на мать твою, мокрожопую! Я срал и ссал на медали! Я срал и ссал на ордена! Я срал на вареных детей! Я срал! Я срал! Сра-а-ал! Сра-а-ал!!! – он закрыл рукой свое побледневшее лицо, помолчал, пожал плечами и заговорил вполголоса. – Его я тоже не понимаю. Совершенно. Ну, правда, ептэть, договорились с хозяевами, заплатили главному архитектору, заплатили сестре, выставили ванную в кухню, она позвала детей, Нине 9 лет, Саше 7, Алеше 3, напоили их кагором, вымыли, обрили, он их забил, потом выпотрошили, порубили и варили шесть часов, к утру было готово, он принес те самые солдатские миски и стали разливать, разливать, разливали часа два, триста семнадцать мисок, на доски поставили на веранде, легли спать, а в час он позвонил в часть и вот на ужин прислали две роты новобранцев, и я подумал, если она говорит, что он их забил, а он говорит, что живьем варил, значит он – говноборок! Говноборок! Говноборок! Говноборок! Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуио! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило!