Эжен Сю - Вечный жид

– К счастью, – продолжала княгиня, – со мной пошла моя горничная, госпожа Гривуа. Эта достойная женщина, вспомнив, что она видела, как мадемуазель де Кардовилль возвратилась домой в восемь часов утра, простодушно заметила комиссару, что мужчина, которого он ищет, мог войти незаметно через калитку… если мадемуазель де Кардовилль… нечаянно… забыла ее за собой запереть!

– Недурно было бы, княгиня, отметить в протоколе, что мадемуазель вернулась домой только в восемь часов утра, – сказал Трипо.

– Совершенно не вижу в этом нужды, – заметил верный своей роли доктор, – это вовсе не касалось поисков, которыми занимался комиссар.

– Однако, доктор! – воскликнул Трипо.

– Однако, господин барон, – твердо возразил доктор, – таково мое мнение!

– Но мое не таково, – продолжала княгиня. – И потому я настояла, чтобы это занесли в протокол. Надо было видеть, как смущен и огорчен был полицейский, когда записывал такие позорные вещи об особе, занимающей столь высокое положение в обществе…

– Ну, конечно, мадам, – с нетерпением сказала Адриенна, – я убеждена, что ваше целомудрие было не меньше оскорблено, чем скромность этого непорочного полицейского. Но мне кажется, что ваша невинность совершенно напрасно возмутилась. Разве вам не могло прийти в голову, что ничего не было удивительного в моем возвращении домой в восемь часов утра, если я вышла из дома в шесть часов утра?..

– Оправдание хотя придумано и поздно, но нельзя не признаться, что ловко придумано! – с досадой промолвила княгиня.

– Я не оправдываюсь, мадам, – с гордостью возразила Адриенна, – но если доктор Балейнье был так добр и заступился за меня, я сочла своим долгом указать на возможность объяснить факт, который я вовсе не собиралась с вами обсуждать.

– Значит, в протоколе факт зафиксирован… до тех пор, пока мадемуазель его не пояснит, – сказал Трипо.

Аббат д'Эгриньи оставался в стороне во время этой сцены. Он сидел, поглощенный в мрачные думы о последствиях свидания Адриенны с дочерьми маршала Симона. Помешать ей выйти сегодня из дома казалось абсолютно невозможным.

Госпожа де Сен-Дизье продолжала:

– Но это все ничто в сравнении с тем, что я расскажу вам дальше, господа… После долгих поисков мы хотели уже уходить, как вдруг госпожа Гривуа обратила мое внимание на то, что в спальне этой девицы, где мы в это время находились, одна из позолоченных резных фигур на стене неплотно к ней примыкала. Я сказала об этом комиссару… Его агенты начали осматривать, искать следы, и вдруг… одна часть стены отодвигается, открывается потайная дверь и… нет, вы не можете вообразить, что представилось нашим глазам!.. это такой стыд!.. такой позор!.. что я не могу решиться сказать!..

– Так я за вас решусь, – перебила ее Адриенна, с горестью убедившаяся, что Агриколь найден. – Я избавлю ваше целомудрие от рассказа о новом скандале… впрочем, то, что я скажу, никак не будет способствовать моему оправданию…

– А не мешало бы! – презрительно заметила княгиня. – В вашей спальне найден спрятанный мужчина!

– Спрятанный в ее спальне мужчина! – с жестокой радостью в душе и с притворным негодованием на лице воскликнул встрепенувшийся аббат.

– Мужчина в ее спальне! – прибавил Трипо. – Надеюсь, это тоже занесено в протокол?

– О да! да! – с торжеством воскликнула княгиня.

– Конечно, это был вор, – лицемерно заметил доктор, – это само собою разумеется! Иное толкование… совершенно неуместно.

– Ваша снисходительность к мадемуазель де Кардовилль вводит вас в заблуждение, – сухо возразила ему княгиня.

– Знаем мы этих воров, – сказал Трипо, – обыкновенно они бывают молодыми, богатыми красавцами!

– И вы ошибаетесь, господин барон, – продолжала госпожа де Сен-Дизье. – Мадемуазель не метит столь высоко… Оказывается, что ее увлечения не только преступны, но и низки… Теперь мне понятно, почему она афиширует симпатию к простонародью… Это тем трогательнее и интереснее, что человек, спрятанный в ее спальне, был одет в рабочую блузу.

– В блузу? – с отвращением заметил барон. – Так, значит, это был простолюдин? Волосы встают дыбом от ужаса!..

– Он сам сознался, что он кузнец, – сказала княгиня, – но следует сказать, этот кузнец очень хорош собой! Зная поклонение этой девицы красоте во всех ее формах, становится понятно…

– Перестаньте, мадам, перестаньте наконец! – вырвалось невольно у Адриенны. Она до сих пор молчала, не удостаивая тетку ответом, хотя гнев и чувство обиды все более и более овладевали ею. – Довольно! Я сейчас чуть было не стала объяснять вам, в ответ на ваши бесчестные намеки, свое поведение… но больше я не поддамся такой слабости!.. Но одно слово, мадам!.. Значит, этого доброго, честного рабочего арестовали?

– Конечно! Его взяли и под конвоем отправили в тюрьму. Это разрывает ваше сердце, не так ли?.. – с торжеством воскликнула княгиня. – Оно и видно… вы разом утратили вашу ироничную беззаботность. Несомненно, ваша нежная жалость к этому красивому кузнецу очень глубока!

– Вы совершенно правы, мадам; насмехаться над бесчестными поступками время прошло. Надо приняться за другое, – ответила Адриенна, чуть не плача при мысли об огорчении и испуге семьи Агриколя.

Затем, надев свою шляпку, она обратилась к Балейнье:

– Доктор, я только сейчас просила вас о протекции у министра…

– Да, дитя мое… и я с удовольствием готов служить вам.

– Ваша карета внизу?

– Да… – протянул доктор с удивлением.

– Так свезите меня к нему сейчас же. Он не может отказать мне в милости, лучше сказать – в правосудии, если я буду представлена ему вами.

– Как? – сказала княгиня, – вы решаетесь на такой поступок, не спросив моего позволения; после всего, что я вам говорила… это невероятная дерзость!..

– Ужасно! – прибавил Трипо, – но чего же иного можно было ожидать?

Когда Адриенна спросила доктора, здесь ли его экипаж, аббат д'Эгриньи вздрогнул. Выражение нежданной радости молнией пробежало по его лицу, и он еле сдержал волнение, когда в ответ на немой вопрос доктор многозначительно подмигнул в знак согласия. Поэтому, когда княгиня гневным голосом повторила Адриенне запрет выходить из дома, аббат торопливо и с особенным выражением в голосе перебил ее:

– Мне кажется, княгиня, мадемуазель Адриенну можно смело поручить заботам доктора .

Маркиз так выразительно произнес слова «заботам доктора», что княгиня, взглянув на него и на Балейнье, разом все поняла и просияла. Стало темно, уже почти наступила ночь, и Адриенна, поглощенная в свои думы, не заметила этого быстрого обмена взглядов и знаков; да если бы и заметила, то ничего бы в них не поняла.

Однако для большей правдоподобности госпожа да Сен-Дизье продолжала возражать: