Генрик Ибсен - Бранд

Откуда эта мысль?..

Сказать – откуда?

Да, да!

Она – воспоминанье детства,
Которого вовек мне не забыть,
Которое уродует мне душу,
Как шрам, оставшийся от тяжкой раны…
Осенний вечер был. Отец скончался,
А ты была больна. Шмыгнул туда я,
Где он, держа молитвенник в руках.
При свете восковых свечей и сам
Как восковой лежал. Забившись в угол,
Я взгляда не сводил с него, дивясь,
Как крепко спит он и как стали узки
Вдруг кисти рук его… Сырой, тяжелый
От савана шел запах… Вдруг шаги…
Дверь скрипнула, и женщина вошла;
Меня не видя, шасть – к его постели
И шарить принялась и рыться всюду.
Сначала под подушкой мертвеца;
Одну из-под нее достала пачку.
Другую, третью… жадно их считая.
Шепча: «Не все, не все!» Затем нашла
Под тюфяком какой-то узелок.
Впилась в него ногтями и зубами,
Пытаясь развязать скорей концы…
И снова шарила, и находила.
Считала и шептала: «Мало, мало!»,
И плакала, стонала и бранилась,
Не прекращая поисков своих.
Найдя же что-нибудь, со страхом жадным
Бросалась на добычу, словно коршун.
И наконец, обшарив все углы,
Как осужденная, пошла к дверям
С добычею, завернутой в тряпицу,
Вздыхая жалобно: «И это все?!».

Ждала я многого, нашла же мало;
Ведь оплатила я заране все,
И слишком дорогой ценой.

В придачу
Ты дорогое самое дала –
Сыновнею любовью заплатила.

Пусть так. Вида исстари ведется это –
Богатство покупать ценою чувства.
А заплатила сразу дорогонько, –
Казалось мне, что жизнь я отдал?..
Я заплатила чем-то, что погасло
Давно, но помнится – хорошим, светлым
И… глупым. Я про то почти забыла;
Но, помню, люди звала то любовью,
И, помню, не легко тогда мне было,
Когда отец совет суровый дал:
«Забудь про голыша, возьми другого:
Пускай он неказист, и стар, и сед,
Зато умен, добро свое удвоит…»
Я вышла за него, но обманулась:
Богатства не сумел удвоить он!
Сама потом я принялась за дело.
Трудилась, рук не покладая, билась:
Безделицы теперь лишь не хватает,

А помнишь ты, столь близкая к могиле.
Что ты на эту душу положила?

Я не забыла, и тому порукой –
Что сделала священником я сына.
Придет мой час, и ты с души моей.
Как мой наследник, бремя снимешь.
Как я деньгами и добром владею,
Так правом ты – вязать и разрешать.

Умна ты, а во мне ошиблась все же,
Меня своею мерой измеряя.
И много вас, родителей таких.
Приказчика лишь видящих в ребенке,
Приказчика, которому удобно
Сдать, умирая, на руки всю рухлядь!
О вечности у вас мелькает мысль,
И думаете вы ее достигнуть,
Наследство связывая с родом крепко
И с жизнью смерть; ряды слагая жизней
Преемственных, в итоге получить
Бессмертие надеетесь!

Тебе
У матери в душе не кстати рыться,
А попросту наследие принять.

И с ним долги?

Долги? Какие? Что ты!
Долгов я не имела никогда.

Пусть так: а если бы долги остались,
Я должен был бы отвечать за них.
Обязан память матери очистить
От всяких обязательств сын-наследник.
И унаследуй я хоть дом пустой,
Я унаследую и все долги.

Такого нет закона.

Да, быть может,
Средь писаных законов нет его.
Но в сердце сына честного он врезан
И должен быть исполнен до конца.
Прозри же, ослепленная! Ты Божье
Добро растратила здесь на земле –
Ту душу, что от Бога получила:
Его подобие ты исказила,
Забрызгала его житейской грязью:
Ты духу, что в тебя Он вдунул, крылья
Обрезала в житейской суете.
Так вот твои долги. Куда ж от Бога
Бежишь, когда потребует Свое
Обратно Он!

Куда… бегу?..

Не бойся.
Твой сын возьмет твой долг и образ Божий,
Тобою загрязненный, в нем восстанет,
Омытый волею. Умри спокойно.
Долги твои возьму я на себя
И оправдаю их.

Долги и грех?

Долги, одни долги. Ты слышишь это?
За них расплатится твой сын; за грех же
Тебе самой придется отвечать.
Вся сумма человечности, тобою
Растраченная в суете житейской,
Возвращена сполна быть может миру
Усердием другого человека;
Но грех растраты самой должен быть
Искуплен расточителем самим.
Раскаянье иль… смерть – за грех расплата!

Нет, лучше мне пойти к себе домой.
Туда, где тень от ледника все кроет;
А здесь, на этом солнце, прорастает
Так скоро семя ядовитой мысли;
От запаха его мутится ум.

Укройся в тень пока; я буду близко.
Потянет к свету, к небу вновь тебя,
Почувствуешь потребность нашей встречи.
Пошли за мной, и я приду к тебе.

Пугать меня судом и осужденьем?

О, Нет, с сыновней теплотой сердечной
И с кротостью служителя Господня
Приду и отгоню весь страх и ужас:
Молитвой, пением священных гимнов
Души и тела муки утолю.

Клянешься ты?

Приду, раскайся только!

Как ты, условие свое я ставлю:
Все то, к чему привязана ты плотью,
Отбросишь от себя ты добровольно
И нищею, нагой сойдешь в могилу.

Скорей вели огню расстаться с жаром,
С морозом снегу, с влагою воде!
Посбавь-ка цену!

Брось ребенка в море
И Божьего благословенья требуй!

Другое покаянье наложи…
Хоть пост. Потребуй самой тяжкой жертвы!

От самой тяжкой уклониться хочешь, –
Все остальные не смягчат Его.

На церковь я пожертвовать готова.

Все целиком?

Не все, но много.

Нет,
Как Иов на гноище – наг и нищ.
Должна ты умереть, – тогда спасешься;
Другого нет пути.

Пропала жизнь!
Загублена душа, и скоро прахом
Добро мое пойдет! Домой, домой,
Скорей к груди своей прижать покрепче
Все то, что я своим еще зову.
Мое дитя, рожденное в страданьях –
Добро мое! Я кровью истекала,
Чтоб обрести тебя и уберечь.
Домой, поплакать над тобой, как плачет
Над заболевшим крошкой мать!.. Зачем же
Во плоти родилась моя душа.
Когда что мило плоти – смерть душе?..
Священник, будь вблизи. Ведь я не знаю,
К чему приду в последний страшный час.
Должна при жизни я всего лишиться –
Так в самый уж последний миг, не раньше!