Томас Прест - Утро кровавого праздника

Но разве азартный игрок знает, когда нужно остановиться? Если случается проигрыш, в его груди просыпается человечность, но выигрыш пробуждает грех, который спит в ней. Мы играли до рассвета. Лучи яркого солнца пробились в игорный дом, мы все еще играли. Настал полдень, нас поддерживало вино, оно было стимулятором, мы все еще играли. Затем показались тени вечера, пробирающиеся во всей своей красоте. Но что нам было до них после таких изменений удачи, которые в один момент делали нас принцами и давали в наше распоряжение дворцы, а в другой делали нас совершенно нищими, заставляя довольствоваться скудной милостыней, побираясь от двери к двери.

Но у нас был один человек, который от начала до конца оставался нашим настоящим другом. Не просто человек, я думаю, что он был больше, чем человек. Мы выигрывали у всех, но проиграли ему. Люди приходили, приносили свое яркое золото и отдавали его нам, но затем, благодаря жестокому удару фортуны, он забрал у нас все.

Наступила ночь. Мы выигрывали, но он забрал у нас все. Часы пробили двенадцать, мы были нищими. Одному Богу известно, кем он был.

Мы видели как он прячет выигрыш. Мы видели улыбку, которая изгибала уголки его губ. Он был спокоен, а мы были безумны. Кровь спокойно текла по его венам, но для нас она была горящей лавой, обжигающей каждую мельчайшую артерию и иссушающей все человеческие мысли и все человеческие чувства.

Тот, кто выиграл, ушел, но мы следовали за ним по пятам. Когда он вышел на улицу, несмотря на то, что горячительных напитков он принял гораздо меньше чем мы (их предоставляют бесплатно тем, кто часто посещает это грязное место), было видно, что он несколько пьян. Его шаги были спутанными и шаткими. Мы следовали за ним и поняли, что он не знает точно, куда идет.

Мы не представляли себе четко, зачем преследуем этого человека. Это было какое-то импульсивное действие. Когда он вышел на окраину города, где были зеленые изгороди, мы стали шептаться и решили, что то, чего не смогли сделать благодаря удаче сделаем сейчас благодаря собственной силе и смелости. Я не буду колебаться рассказывать вам то, что является самым важным эпизодом моего рассказа. Мы решили ограбить его.

– Только и всего?

– Мы решились только на это. Мы совершенно не хотели проливать кровь. Но при этом мы решили, что добьемся цели даже если придется убить его. Вы услышали достаточно много?

– Я не услышал достаточно много, хотя могу угадать остальную часть рассказа.

– Вы прекрасно можете ее угадать, зная предисловие. Он повернул на одинокую тропинку, которая нам очень подходила. О лучшем месте для нападения нельзя было и мечтать.

Там с обеих сторон были высокие деревья, а между ними шло зеленое ограждение. Мы знали, что эта тропинка ведет к пригородной деревне, в которую он, несомненно, и направлялся.

Мармадюк Баннерворт сказал: «Это дело нужно сделать сейчас иначе мы его не совершим никогда. С ним может справиться и один человек. Кто это будет: я или ты?»

«Мне все равно, – ответил я, – но если покажемся мы оба, то вероятность того, что он не будет сопротивляться будет выше.»

Он согласился и мы поспешили вперед. Он услышал шаги, преследующих его и ускорил шаг. Я бегал очень хорошо, поэтому обогнал его. Затем я повернулся и встал перед ним, перекрыв ему путь.

Тропинка была узкой, обернувшись назад он увидел Мармадюка Баннерворта. Он был окружен двумя врагами. Влево и вправо двинуться он не мог, там был кустарник, росший среди деревьев.

С поразительной смелостью, которая привела его к неприятностям, он потребовал у нас объяснить, что нам нужно. Затем заявил, что хочет пройти, и чтобы мы дали ему дорогу.

Диалог был коротким. Я, будучи ближе к нему, сказал.

«Ваши деньги, – сказал я, – ваш выигрыш за игровым столом. Мы не можем его потерять и мы его не потеряем.»

В ответ он моментально вытащил пистолет из кармана и, направив его в мою голову, выстрелил в меня. Возможно, если бы я двинулся, я бы погиб. Но пуля всего лишь поцарапала мою щеку, оставив шрам. Это и есть тот самый рубец который виден до сих пор. Я был ошеломлен и думал, что я мертв. Я позвал Мармадюка Баннерворта, он подбежал вперед. Я не знал, что он был вооружен и имел возможность совершить то, что он совершил. Раздался стон, последовала короткая борьба и удачный игрок упал на зеленый газон, залитый его кровью.

– Значит, это и был отец той, кого я обожаю?

– Он самый. Вы шокированы родственной связью такой красоты и интеллекта с полуночным убийцей? Ваша философия столь жалка, что вы думаете, что прекрасная дочь должна страдать за преступление своего отца?

– Нет, нет, это совсем не так. Не подумайте, я ни на мгновение не думал о таких вещах. Я просто подумал, как мне придется рассказывать такому мягкому человеку о том, что совершил ее отец.

– Поступайте как знаете. Преступление было совершено. Было достаточно светло и мы видели черты лица умирающего человека. Он смотрел на нас жутким и ужасным взглядом. Казалось, что его глаза, которые были обращены к небу, просили Небеса отомстить за то, что было сделано. Много дней, во все времена года я вижу их, они преследуют меня всюду и радуются бедам, которые сваливаются на мою голову. Думаю, что вижу их и сейчас.

– В самом деле?

– Да, смотри, смотри как они глядят на меня этим фиксированным и страшным взглядом, эти зрачки застреленного, вот они, вот, о! Спасите меня от этих визитов. Это слишком ужасно. Я не могу больше этого вынести. Почему ты все еще смотришь на меня, страшный гость? Ты знаешь, что не моя рука совершила то дело, заставив тебя лечь в могилу. Ты знаешь, что не мне ты должен мстить за твою смерть!

– Варни, вы смотрите в пустоту, – сказал Чарльз Голланд.

– Нет, нет. Это для тебя все это пустота, но для меня здесь присутствуют ужасные формы.

– Успокойтесь. Вы уже признались мне во многом. Прошу вас, не продолжайте свой рассказ. В моем мозгу уже нет места для страшных размышлений, которые мучают меня.

Несколько минут Варни молчал, затем он вытер с бровей капли пота, которые собрались там, и сделал глубокий вдох.

– Говорите со мной, – сказал Чарльз, – ничего не спасет вас от ужасных воспоминаний лучше признания во всем тому, кто не будет осуждать вас, потому что вам не в чем раскаиваться.

– Чарльз Голланд, – сказал Варни, – я зашел уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад, слишком далеко, я знаю, я прекрасно понимаю, в какой я опасности. Вы уже знаете так много, что вам нужно узнать и еще кое-что.

– Тогда продолжайте, Варни, я выслушаю вас.

– Не знаю, смогу ли я говорить в таком состоянии. Я чувствую, себя невыносимо от того, что мне придется сейчас рассказать, а вам все это будет невыносимо тяжело слушать.