Френсис Фицджеральд - Я за тебя умру (сборник)

Идеальная жена для врача, подумал он – во всех отношениях.

– Мисс Мэнсон.

– Да, доктор?

– Мисс Мэнсон, в таких обстоятельствах я, естественно, не успел… – Он провел ладонью по свежей щетине на подбородке… – завершить туалет. Поэтому хочу пожелать вам…

– Да, доктор.

– …доброй ночи или доброго утра…

– Конечно, я понимаю.

– …и прошу разрешения завтра – или сегодня, когда приеду с визитом к вашей матери…

– Да, доктор.

– …пожелать вам доброго дня.

– Буду рада.

– Спокойной ночи, мисс Брикстер.

– Спокойной ночи, мистер Хайнс.

Билл приехал на рабочее место в раздражении – не только оттого, что не выспался, но также из-за общего недовольства своими обстоятельствами, четко определить которые он не мог из-за сонливости. С одним, по крайней мере, была ясность: доктор Хайнс никогда не приезжал в кабинет раньше полудня, и ассистенту приходилось тащить на себе весь воз, иногда в пожарном порядке. Билл не видел оправдания лености человека, которому еще нет пятидесяти.

…Может быть, я злюсь потому, что сам сегодня опоздал. И хочу свалить на него.

Так что он старался сохранить объективность, но доктор Хайнс прибыл как раз в тот момент, когда Билл знакомился с двумя десятками записей и вызовов, и поэтому не смог сдержаться.

– Мне трудно управиться со всеми этими делами и успевать читать, – намекнул он довольно слабым голосом, но довольно внятно.

Доктор Хайнс посмотрел на него с удивлением, прибегнув затем к миролюбивому тону.

– В наши дни, – сказал он, изображая участливость, отработанную на пациентах, – это счастье, когда вообще есть что делать, ха-ха. – Последнее «ха» он приглушил, увидев лицо помощника.

– Я серьезно, доктор Хайнс. Не знаю, почему вы не приезжаете и не интересуюсь, но это чертовски несправедливо, учитывая процент, который я получаю. Думаю, вам стоит ложиться пораньше.

У доктора Хайнса расширились глаза; нижняя губа отвисла.

– Хорошо, – сказал он, копя возмущение. – Но вы забыли, что я взял вас зеленым интерном, и вы получили клиентуру, которую я набирал годами… – Он сделал паузу, чтобы выдохнуть.

– Не отрицаю. – И вдогонку воспроизвел вопрос, подхваченный у младшего сегодня ночью: – И что вы теперь сделаете?

– Я скажу вам, что я сделаю, и скажу сразу. – Тут доктор Хайнс сделал паузу и, не будучи дураком, сверился со своей совестью, вслед за чем выпустил воздух, но уже не так шумно. – Я…

Он вдруг понял, что не сделает ничего. После активного начала он позволил себе надолго расслабиться; в последнее время все трудные случаи и даже личные тайны доверялись доктору Харди. Без Билла вся конструкция фирмы рассыплется. Доктор Харди сидел и только смотрел на помощника.

Билл угадал мысли старшего, он понял, что свою мысль донес. Дав начальнику время опомниться и восстановить достоинство, он вышел из кабинета и по дороге оставил самые необходимые указания компетентной мисс Вайсс.

Он быстро поехал на север и, пока ехал, думал или, вернее, додумывал мысли, которыми занят был последние утомительные часы: что мальчик сражается с действительностью в одиночку, что вечно будут та или другая миссис Брикстер, что романтика – для детей, а для взрослых – работа и опасность, и лучшее, на что он может надеяться, – что за поворотом шоссе его будет ждать что-то иное и полное нежности.

Была только середина дня, но Биллу показалось, что именно это он видит в дневном шуме с совсем новой оперой насекомых, среди совсем по-новому легших теней от деревьев. Не вполне был уверен, что видит, – а потом вдруг уверился.

Через несколько минут он сказал:

– Должен тебе что-то объяснить. К сожалению, наскоро, потому что сейчас у меня будет много других дел…

– Ладно, – сказал сидевший с ними мальчик. – И без повторной просьбы: – Всегда подчиняюсь большим начальникам. Ухожу.

И, как ни удивительно, ушел.

Билл посмотрел ему вслед, слегка сожалея о том, что никогда уже не узнает, что такое блуга и как глазами водят люди в Рождество. Потом повернулся к девушке.

– Слушайте, – начал он. – Вы такая красивая… практически неземная. Вы…

– Да.

– В вас все, что только может быть у девушки. – Он замялся. – Короче говоря…

Понимая, что после «короче говоря» ему потребуется еще долгое время, она решила поторопить события.

– Ну, и что вы теперь сделаете? – спросила она.

Биллу Харди тоже надоели долгие объяснения, к которым, видимо, привыкли в этом доме, поэтому он взял дело в собственные руки и приступил к практической демонстрации.

Фицджеральд и молодой балтиморский писатель (и, позже, актер) Роберт Спаффорд (1913–2000) вместе написали киносценарий «Грейси на море» после знакомства Фицджеральда с Джорджем Бернсом и Грейси Аллен, приехавшими в 1934 году в Балтимор на гастроли.

По форме этот сценарий (или синопсис сценария) представляет собой рассказ с тщательной проработкой сюжета и характеров. «Грейси на море» задуман как фарс того типа, благодаря которому Бернс и Аллен уже начали завоевывать себе известность: Бернсу отводилась роль «простака», а Аллен – «дурочки Доры». Однако Фицджеральд не мог удержаться от сочинения настоящей художественной прозы. Когда Джордж описывается в первом абзаце как «принципиально одинокий и незаметный человек», становится ясно, что это не просто кинематографические «подпорки для обычных трюков [Бернса и Аллен]».

Фицджеральд жалел, что потратил время на сценарий, который не удалось продать. В конце лета 1934 года он писал своей кузине Сеси Тейлор: «Все здесь идет из рук вон плохо. Зельда не лучше – здоровье твоего корреспондента паршивое + два кинопроекта псу под хвост – один для Грейси Аллен и Джо Бернса чуть было не прошел + съел две недели работы + им понравилось + хотели купить… + «Парамаунт» забраковала. Это как портной с костюмом, сшитым на заказ: продать некому». В конце десятилетия, находясь в Голливуде, Фицджеральд еще раз переработал этот сценарий в расчете на другой возможный актерский состав. Его новая версия включена в комментарии к рассказу.

Сочиняя эту историю для Джорджа Бернса и Грейс Аллен, авторы полагали, что фарс и комедия не способны удерживать внимание зрителя долее получаса – при том, что в самих индивидуальностях этих актеров достаточно материала для полнометражной картины.

В первые полчаса чистого фарса зритель смеется, во вторые полчаса забавляется, а в третьи ему хочется стукнуть комиков по голове. Чаплин понимал это, когда взялся делать более длинные фильмы – «Прерванный роман Тилли», «Малыш» и т. д. – и стал убирать из картины значительную часть своей чисто фарсовой личности, чтобы освободить место для других средств – например, сочувствия к самому Малышу и проч., учитывая таким образом этот общий принцип, хорошо известный сочинителям легких комедий на протяжении многих лет.