Маргарет Макхейзер - Уродина [ЛП]

Я сижу на кровати и смотрю на дверь.

Пожалуйста, пусть он будет в хорошем настроении. Пожалуйста, пусть он будет в хорошем настроении .

Папа просовывает свою плешивую голову в мою комнату. Он смотрит на меня, сидящую на кровати, и рычит на меня:

— Я ухожу, — говорит он со злостью в голосе.

— Хорошо, — отвечаю я, не способная сказать ему еще что-либо.

Звук его тяжелых шагов затихает, и я выпускаю дыхание, которое задерживала. Я смотрю в учебник по математике — я сделала больше, чем требовалось. Захлопнутая дверь папиной комнаты вырывает меня из вычислений, в которых я затерялась. Тяжелые шаги снова слышатся в прихожей.

Он останавливается у моей двери, одетый в джинсы и футболку. Он просто смотрит на меня, и я вижу, как меняются его эмоции. Мне кажется, он хочет что-то сказать. И надеюсь, он будет просить меня простить его. Потому что я бы простила за один удар сердца. Он — единственный папа, который у меня есть, и где-то глубоко под гневом в душе этого жесткого человека он тот, кто любит меня. Я уверена в этом.

— Я не вернусь до понедельника, — говорит он, растаптывая любую мечту о хорошем отце, которая у меня была.

Сегодня пятница, а это значит, что я должна буду прожить без еды все выходные. Ему свойственно уйти и оставить меня без еды в доме. Леди в магазине подержанных товаров сказали, чтобы я приходила к ним, если мне когда-нибудь что-нибудь понадобится и, к счастью, они накормили меня пару раз. Но я уверена, что исчерпала гостеприимство в магазине. Я счастлива, что нашла двадцатку и купила немного еды, чтобы прожить все выходные.

— Хорошо, — отвечаю я папе. Я ничего не могу сказать. По крайней мере, когда он не здесь, он не может орать на меня и говорить, насколько я глупа и ужасна.

Папа делает шаг в мою комнату, и я готовлюсь к тому, с чем мне придется столкнуться.

— Вот, — говорит он, вынимая кошелек из своего кармана. Красивый кожаный кошелек, толстый от купюр, находящихся там. Я продолжаю смотреть на него. — Купи что-нибудь поесть. У меня не было возможности сходить за покупками, — он вручает мне пятьдесят долларов и продолжает смотреть на меня.

Я что-то пропустила? Это что, шутка? Сейчас он отнимет у меня деньги и заорет «попалась»?

Я продолжаю смотреть на него, не обращая внимания на банкноту, потому что уверена, какая-то часть его зла на меня.

— Вот, — говорит он, подталкивая деньги ближе ко мне. — Ты знаешь, — начинает говорить он, и я прекращаю дышать, ожидая удара. — Тебе действительно нужно научиться сосать член, потому что ты на самом деле уродлива и глупа, и ты не сможешь сделать ничего в этом мире без какого-нибудь безголового ебаря, который позаботится о тебе.

Вот оно, началось. Оскорбления и унижения — безошибочный способ держать меня так глубоко внизу, чтобы я никогда не увидела свет снова.

— Да, папа, — отвечаю я.

— Когда ты окончишь школу, я хочу, чтобы ты убралась из этого дома. Я не хочу кормить тебя больше, или одевать тебя и даже волноваться о тебе, — говорит папа.

Волноваться обо мне? Это так он показывает, что «волнуется» обо мне?

Мои плечи опускаются, и я чувствую себя грязью на подошве его ботинок, которую он не может соскоблить достаточно быстро.

— Да, папа, — бормочу я, падая на колени и начиная плакать.

Учебный год в школе почти закончен.

Что, черт возьми, я собираюсь делать? Я так напугана. Мне так страшно, я не уверена, что когда-нибудь смогу устроиться на работу. Кто захочет нанять кого-то столь же глупого, как я?

— Привет, — говорит Трент, когда я подхожу к автобусной остановке. — Прекрасно выглядишь, — добавляет он, оглядывая меня с головы до ног. На моих джинсах дыра, обувь старая, а блузку я нашла в магазине подержанных товаров этим утром. Она пахнет нафталиновыми шариками, но я купила дезодорант на сдачу с двадцатки и побрызгалась им, чтобы блузка пахла не так уж плохо.

— Спасибо, — говорю я, хотя и хочу рассмеяться над его словами. Я, должно быть, действительно глупа. Потому что на долю секунды, когда он улыбается мне, я верю ему, верю, что выгляжу красиво. Какая я, должно быть, дура, если думаю, что я нечто большее, чем есть на самом деле.

— Я тут подумал, возле кинотеатра есть хорошая пиццерия. Что скажешь? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами и киваю. Раньше я пробовала пиццу. Ее подавали в школе на обед. Однажды я нашла несколько монет за диваном — этого было достаточно, чтобы купить кусок пиццы в столовой. Боже, это было потрясающе вкусно. Мне кажется, что в детстве я тоже ее ела, но не уверена.

— Звучит замечательно, — отвечаю я Тренту, взволнованная походом в пиццерию.

— Тогда будет пицца. А какие фильмы ты любишь? Сейчас показывают несколько новых фильмов. Ты любишь фантастику, комедию или, может быть, драму?

— Я не уверена. Возможно, то, что заставит меня смеяться.

Мы вместе сидим и ждем автобус. Он придвигается ближе ко мне, и я автоматически реагирую, отшатываясь от него. Он улавливает мой резкий рывок, и я вижу периферийным зрением, как он хмурит брови.

— Я не собираюсь причинять тебе боль, Лили.

Я киваю, понимая его слова, хотя моя защитная реакция остается на высоком уровне, на случай, если вдруг он попытается мне навредить.

— Я учусь в частной школе для мальчиков на той стороне города. А ты в какой учишься?

— В общественной школе, — отвечаю я, наблюдая за приближением автобуса.

— А когда ты выпускаешься со школы? Я в этом году, и меня уже приняли в колледж, буду изучать бухгалтерский учет.

— Я тоже в этом году. Но не уверена, смогу ли учиться в колледже. Думаю, что должна буду найти работу. Завтра я собираюсь пойти в супермаркет и узнать, нужен ли им сотрудник.

Трент снова хмурит брови, и на его лице читается вопрос.

— Почему?

— Я должна буду скоро съехать, и мне нужны деньги.

— Ты должна съехать? — спрашивает он, его голос полон вопросов. — Я не понимаю, почему ты должна съехать. Твои родители переживают трудные времена?

— Моя мама умерла, — говорю я без эмоций в голосе. Или даже в теле.

— Разве ты не живешь с отцом?

— Можем мы просто не говорить о моем папе или о чем-нибудь в этом роде? Расскажи мне лучше о своей семье. У тебя есть братья или сестры?

Подъезжает автобус, и мы с Трентом собираемся сесть в него. Его рука на моей пояснице и он ведет меня к автобусу. Он такой джентльмен, что пропускает меня вперед.

— Два, пожалуйста, — говорит он, вручая водителю автобуса деньги за наш проезд. — Никаких братьев или сестер, но мой папа родом из большой семьи и говорит, что никогда не хотел больше, чем одного ребенка, потому что не желал, чтобы я с кем-нибудь дрался, — я смотрю на него и киваю, ожидая, когда он займет нам места.