Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь [ЛП]

Не заботясь о том, что она в мокром, я кладу Эйлин на диван. На спинке висит плед, им ее я и укрываю.

Твою мать. Теперь я знаю: мой брат принимал участие в нападении на Эйлин.

Оскар стоит в коридоре, почти в дверях гостиной. Он все еще разговаривает по телефону, когда я нападаю на него, и не замечает надвигающегося удара, пока мой кулак не врезается в его чертов подбородок.

— Какого хрена ты сделал? — ору я на него.

— Понятия не имею. Что, твою мать, с тобой не так? — говорит он, отскакивая назад. Понимание начинает зарождаться в его глазах. Он все еще держит в руке телефон. — Подожди, дай мне позвонить. — Я хватаю его телефон и бросаю его об стенку. Он разбивается, и куски разлетаются во все стороны.

Не оставляя ему возможности сказать еще хоть одно гребанное слово, я хватаю его за воротник и, больше не сдерживаясь, начинаю бить в лицо.

Он врезается в меня апперкотом, заставляя отступить назад, выпустив его из рук.

— Да за что, — выставляя руки в защитном жесте, кричит он.

— Это был ты, — снова набрасываясь на него, ору я.

Я впечатываю его в стену и продолжаю пинать, пока не чувствую, как он перестает бороться.

— О чем ты говоришь? — задыхается он между ударами в лицо и живот. Его лицо кровоточит. Глаз быстро опухает, а на костяшках моих рук трещины. Болит так, будто я сломал руку.

Плевать мне на боль. Не обращая на нее внимание, я продолжаю избивать его, пока не чувствую, как кто-то оттаскивает меня от Оскара.

Я поворачиваюсь, чтобы атаковать придурка, тянущего меня назад, и смотрю в лицо моего отца. Он шокирован, но я вижу вину и еще что-то, похожее на сожаление, мелькающее в его глазах. Потом он отпускает меня и отступает с поднятыми руками. Он напуган, но не думаю, что я тому причина.

Я ошеломлен осознанием того, что не вмешайся отец — я бы не остановился.

Гляжу через плечо на Оскара; он валяется на полу, держась за живот. После короткого мгновения тишины, комнату наполняет множество звуков. Слышу, как плача, всхлипывает моя мама. Отец продолжает повторять «Успокойся, Доминик». Скулеж моего брата.

Кровь кипит, сердце стучит как бешеное. Гнев и ярость несутся по венам, пробуждая желание разорвать Оскара на куски.

— Мы позвонили в 911, - спокойным тоном, произносит отец.

Эйлин.

Я вижу ее на диване, и мое сердце останавливается. Лежа неподвижно, она выглядит такой маленькой и беспомощной, и я иду к ней.

— Детка, — говорю я, но мой голос выходит хриплым и злым.

Мне необходимо успокоиться.

Став на колени рядом с Эйлин, глажу ее по волосам и целую в лоб.

— Детка, — повторяю, уже более спокойно. — Можешь возвращаться, я не позволю ему снова причинить тебе вред. — Она не шевелится. — Открой глазки и посмотри на меня. Мне необходимо, чтобы ты сказала, что любишь меня. — Я не отвожу глаз от ее лица. Ни один мускул не шевелится — ничего. Она не двигается. — Я хочу тебя в своей жизни, Эйлин. Ты — драгоценный камень, ты — моя редкая красавица, укравшая мое сердце, и тебе никогда не удастся вернуть его обратно, потому что я не приму его. В тот момент, когда мы встретились, мы наполнили красками жизни друг друга. И я не могу без тебя. — Наклоняясь к ней, глажу мягкую кожу ее лица и продолжаю говорить: — Ты полностью владеешь мной, Эйлин, ты должна вернуться обратно ко мне. — Я целую ее щеку.

— Доминик, скорая и полиция вот-вот будут здесь. — Мама кладет руку мне на плечо, и я киваю головой, давая знать, что слышал ее слова. — Что случилось? — спрашивает она, но я игнорирую ее, полностью фокусируясь на Эйлин.

— Я только нашел тебя, пожалуйста, не уходи. Я дышать не могу без тебя. Мне надо, чтобы ты была со мной. — Я поднимаю руку, чтобы нежно погладить ее по лицу, и замечаю на руке кровь.

Пытаюсь вытереть ее о рубашку. В своей жизни Эйлин поведала достаточно крови, не нужно, чтобы видела еще и от меня.

— Доминик, — приближаясь, говорит моя мама. Я смотрю на нее: по ее щекам текут слезы. — Что случилось, сынок?

— Он изнасиловал ее три года назад. Она узнала его голос и потеряла сознание.

— Твой брат — адвокат, Доминик. Он давал клятву соблюдать закон. Зачем ему такое делать с Эйлин? — спрашивает она.

Я вспоминаю что-то, о чем говорила мне Лорен, когда я впервые попросил ее достать все материалы по делу Эйлин. Там было так много девушек, а выжило только две — и одна из них в скором времени покончила собой.

— Она не единственная, мам. Там было много других. Хотя Эйлин единственная, кто осталась в живых. — Я смотрю вниз на Эйлин и, подняв ее руку, подношу к своей щеке, успокаиваясь от ощущения мягкой кожи.

— Подожди, если я правильно помню, это было несколько лет назад. — Мама хмурится. Пытаясь что-то вспомнить, она закусывает губу.

— Три года. — Я осматриваю комнату и не вижу отца. — Где папа? — спрашиваю я мать.

— Он помогает твоему брату.

Каждый волосок на моем теле встает дыбом, когда мама упоминает мое родство с Оскаром.

— Он больше мне не брат.

— Доминик, возможно, возникло какое-то недопонимание. Это не мог быть он. Ты не можешь прийти к такому ужасному заключению, не дав ему объясниться.

— Я ничего ему не должен. Все, что мне нужно было знать, сказало тело Эйлин. Мам, она только услышала его голос и потеряла контроль над мочевым пузырем.

— Она обмочилась? — приподнимая плед, спрашивает мама.

— Да.

— У меня есть пара новых трусиков, еще в упаковке, и пижамные штаны, которые ей подойдут. Пойду, схожу за ними.

Я поворачиваюсь к Эйлин.

— Давай же, детка. Перед нами целая жизнь, которую предстоит наполнить новыми воспоминаниями и впечатлениями, но мы не сможем все это осуществить, если ты не откроешь глаза. — Я понижаю голос и шепчу ей на ушко: — Я всегда буду защищать тебя. Пока я рядом с тобой, тебе больше никогда не будет больно.

— Доминик, — зовет меня мама, отвлекая от моей девочки.

— Я люблю тебя больше собственной жизни, — шепчу я, целуя ее в щеку и проводя вверх вниз по ее руке.

— Я обмою ее и переодену, сынок. Пойди, перевяжи руку.

— Нет, мам, я сам все сделаю.

Мама закусывает губу и разворачивается, чтобы уйти.

Я раздеваю Эйлин, вытирая ее сухой частью юбки, которую только что с нее снял. Вынимаю трусики из упаковки и натягиваю их на нее, потом просовываю ноги Эйлин в пижамные штаны и, приподняв ее, натягиваю их на бедра. Я поднимаю ее и, завернув в одеяло, перекладываю на другой диван. Не хочу, чтобы она проснулась, и ей стало неловко, когда приедут полиция и парамедики. Сейчас, в такое трудное для нее время, ей необходимо сохранить все возможное достоинство.

— Мам, — зову я.

— Тебе нужна помощь, Доминик?

— Нет, все готово. Но мне надо, чтобы ты сложила все ее одежду в мешок, на случай, если это понадобится полиции. Не думаю, что Эйлин когда-нибудь захочет снова ее надеть. Если полиции одежда не понадобится, выброси или уничтожь. Мне все равно.