Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь [ЛП]

— Что это значит? — у меня дрожат колени, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь подавить невыносимое желание встать и порвать отца на мелкие кусочки.

— Оскар отрицал даже то, что вообще вступал с ней в сексуальный контакт, пока она не обнаружила, что беременна. Вот тогда она и пришла за деньгами.

— Я не верю в то, что шестнадцати-семнадцатилетняя девушка имела достаточно мозгов, чтобы придумать подобное, — говорю я. По правде говоря, в это дерьмо с трудом верится.

— Ее родители узнали о беременности. Когда она рассказала им, что случилось, отец пришел к нам в дом с намерением выдать Оскара полиции. Я купил их молчание.

— Вот так просто? — качая головой, спрашиваю я.

— Да, так просто.

— Конечно, использовать презерватив во время секса, это без сомнения, дурацкая идея. Это не доказывает, что Оскар изнасиловал ее, — говорю я, пытаясь вопреки своему собственному суждению, найти оправдание чему-то, что этого оправдание и не имеет. Должно быть, что-то убедило моих родителей, что обвинения девушки — правда, и мне необходимо знать, что это было.

— Ты прав, это не доказательство. Но когда я и Оскар сели поговорить, он признался, что он обманул меня и у них был секс. И что секс этот был грубым, и что девушке нравилось, когда ее били.

Чем больше я думаю об этом, тем больше запутываюсь. Все это не имеет никакого смысла.

— Почему я об этом ничего не знал? — в отчаянии я поднимаю руки.

— Потому что ты находился в колледже, и мы хотели защитить тебя. Нам не хотелось, чтобы ты был вовлечен в нечто такое… — он замолкает в попытке найти более подходящее слово. — Несущественное.

— Девушка, утверждающая, что была изнасилована, не есть что-то, от чего можно отмахнуться. Твой сын был обвинен в чем-то не только незаконном, но также отвратительном и аморальном. Ты что совсем не придаешь этому значения?

Отец обводит глазам комнату, все еще избегая моего злого взгляда.

Дерьмо.

Здесь есть что-то еще.

По языку его телодвижений я могу сказать, что речь идет больше, чем об одном случае.

— Что еще? — холодно спрашиваю я.

— Нечто подобное случилось и в колледже.

— « Нечто подобное »? Что означает «нечто подобное»?

— Ну, Оскар уже учился в колледже третий год, когда мне позвонил офицер полиции, который хотел встретиться со мной в общественном месте, чтобы поговорить о нем. Когда в тот же день мы встретились, он рассказал мне, что записал показания девушки, которая обвиняла Оскара в изнасиловании.

— Она сказала, что они были на вечеринке, и Оскар подсыпал ей регипонол, забрал к себе на квартиру, изнасиловал и позволил своему другу сделать с ней то же самое. Она рассказала, что то приходила в сознание, то снова отключалась, но помнит Оскара и каких-то других парней, которых не могла описать. Когда проснулась, то лежала на аллее, частично одетая. Она вернулась домой, приняла душ, а спустя несколько дней ее подруга показала ей фотографии, сделанные на свой телефон. Там были снимки ее и Оскара, которых оказалось достаточно, чтобы вспомнить кое-что из происшедшего.

— Она пошла в полицию и дело было поручено этому полицейскому, Майклу, кажется, так его звали. Так или иначе, полицейскому была знакома фамилия Оскара, он знал, что у нас есть деньги и, короче говоря, за семь кусков, дело было закрыто.

Что, твою мать, я сейчас услышал?

Это что, какая-то чертова шутка?

— Что случилось с девушкой?

— Я никогда не интересовался, Доминик. Только сказал, что не желаю больше никогда об этом слышать.

Кто эти люди, которые называют себя моей семьей?

— Ты спрашивал Оскара об этом? — интересуюсь я, в полнейшем недоумении. Честно, я потрясен.

— Да. — Он кивает головой и продолжает. — И он сказал, что и ей нравился жесткий секс.

У меня челюсть отвисает, в то время как отец вытирает слезы.

— Зачем ты защищаешь его?

— Я защищаю всех нас.

— Ни хрена подобного. Мне защита не нужна, я ничего плохого не сделал. Мама знает?

Пожалуйста, скажи «нет».

— Разумеется. Твоя мама и велела мне заплатить оба раза, сколько бы те не просили.

Вот теперь это дерьмо точно стало невероятным.

— Как ты можешь сидеть и пускать слезу, если знал, на что он способен? Ты знал, что он сделал с теми девочками, и платил им за молчание. — Я встаю и сжимаю в кулаки уже ноющие от боли руки. Я так чертовски зол, что даже напряжение, которое чувствую в мышцах рук, вибрирует с чистейшей яростью.

— Мы делали это, чтобы защитить тебя.

— Чушь собачья! Вы делали это, чтобы защитить самих себя . Ты думаешь, если имя Шрайвер связано с облигациями и биржами по всему миру, это дает твоему сыну право делать с женщинами все, что он захочет? Скольких он убил из-за того, что ты пытался «защитить» нас?

— Сынок, — начинает говорить он.

— Не называй меня так. Больше я к тебе отношение не имею. Эта так называемая «семья» полностью лишена какого-либо чувства порядочности, и я не желаю ассоциироваться с кем-либо из вас. Как ты собираешься исправить это , а? Потому что, угадай что, Джон? Я намереваюсь выступить свидетелем и рассказать судье и присяжным все, что ты мне только что рассказал, все, что я знаю об этом слабом, жалком оправдании твоему сыну. И не думай, что я делаю это для Эйлин. Я сделаю это для каждой жертвы, которую он изнасиловал и сломал ради своей собственной дьявольской прихоти, прежде чем убить их. Я сделаю это, потому что это единственно правильная вещь — то, на что ты, по-видимому, не способен.

— Сначала тебе стоит хорошенько подумать, Доминик, ведь все это повлияет и на тебя. На твою репутацию будет брошена тень, начнется расследование. — Теперь он запаниковал, потому что понимает — я говорю серьезно.

Вы что издеваетесь?

Единственное слово, которым я могу описать свое состояние, это слово «ошеломлен».

Я ошеломлен смелостью отца просить меня о молчании.

Ошеломлен тем, что он предпочитает свободу своего сына-насильника причинению вреда другим женщинам.

Ошеломлен тем, как мало он раскаивается.

Но больше всего, я поражен тем, что он считает меня таким же, как он.

У меня могут быть свои недостатки, но я не буду скрываться за деньгами в боязни возмездия.

— Они могут разбираться со всем, чем хотят. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться.

— Да неужели? Ты трахаешь свою пациентку.

Ну не могу сдержаться. Правда, не могу. Я просто делаю это.

Я тянусь над столом и пару раз ударяю его в лицо.

— Не смей говорить о ней, — ору я, пока кто-то оттаскивает меня от этого бесполезного, валяющегося куска дерьма, которого я с такой гордостью называл отцом.

— Уведите отсюда отца, — кричит Свинни какому-то офицеру.

Я сажусь обратно и пытаюсь вытянуть правую руку, но вздрагиваю от боли. Неа, я определенно что-то сломал.