Маргарет Макхейзер - Почти что сломанная жизнь [ЛП]

— Мы позволим адвокатам самим разобраться с этим. До свидания, Челси, — говорю я до того, как она начнет следующую тираду.

Мой разум незамедлительно возвращается к двадцатитрехлетней молодой женщине, с которой я познакомился этим утром.

Ее сила ослепляет меня. Но ее душа так сильно страшится угроз и боли.

Эйлин может и сломана, но и мне самому нужно спасение.

Одна тысяча двадцать второй день и мне все еще больно.

Моя душа продолжает кровоточить, а сердце все так же погружено в лед, боясь что-либо почувствовать.

Но сегодня я собираюсь открыть дверь. Сегодня я действительно собираюсь попытаться.

Попытаться увидеть мир не только в бежевом цвете.

Попробовать вернуть краски в мою сломанную жизнь.

Попробовать дышать, не позволяя постоянному вихрю безнадежности толкать меня все дальше в темноту.

Я собираюсь попытаться.

Выглядывая из окна кухни, замечаю ярко-голубое небо. Частично спрятавшееся солнце ярко сияет, освещая все вокруг.

Быть может однажды эти золотые лучи света дотянутся и до меня. Возможно, солнечный свет растопит лед в моем сердце и заполнит пустоту в нем так, что я снова буду цельной.

Раздается звонок в дверь, и я знаю, что доктор Шрайвер уже приехал. Еще только 9:50. Он приехал раньше. Подхожу к двери и смотрю в глазок. Я не могу его видеть.

Это не он?

А если это они , и они вернулись, чтобы убить меня?

— Эйлин, вы сказали, что откроете дверь, — говорит из-за двери доктор Шрайвер. Он должно быть уже присел, ожидая меня.

Я ввожу код, чтобы отключить сигнализацию, отпираю дверной замок, а затем опускаю свою руку на ручку и второй замок.

Сердце бьется быстро, и я ощущаю, как струйка пота стекает по моей шее вниз.

Я могу сделать это.

Я могу открыть дверь.

Это всего лишь гребаная дверь, Эйлин. Открой ее.

Я открываю маленькую щелочку и выглядываю наружу.

Положа ногу на ногу, Доктор Шрайвер сидит на крыльце и смотрит на меня.

— Как мило с вашей стороны присоединиться ко мне сегодня, Эйлин. Не хотите ли присесть? — Смеясь, говорит он и рукой указывает мне на пол с моей стороны прозрачной дверь.

— Спасибо, что снова пришли увидеться со мной, доктор Шрайвер. — Я присаживаюсь на пол, принимая такую же позу, что и он.

— Вы точно собрались сделать из меня либо старика, либо напыщенного осла с перьями в заднице. Пожалуйста, зовите меня Домиником.

Из меня вырывается маленький смешок, и я киваю ему головой.

— Расскажите мне о своей ночи? Что вчера было у вас на ужин? — Спрашивает он.

На ужин? Он хочет знать, что я ела? Это немного… странно.

— Умм, я ела спагетти.

— Сами готовили?

— Да, сама. Я немного умею готовить. Конечно, я не великий повар, но накормить себя могу. Я люблю свежеприготовленную пасту, а не магазинную, поэтому я заготавливаю сразу большую партию, которую можно растянуть на какое-то время. Я не большой едок. — Я смотрю на улицу, позади Доминика.

— Какое у вас самое любимое время года? Сам я люблю весну, она словно обещание новых и восхитительных вещей в будущем. Недвижимые, спящие зимой вещи, будто обретают вторую молодость. Единственное, чего я не люблю, это пчелы. У меня аллергия на пчелиный яд. На самом деле, я даже ношу с собой шприц с антидотом, на всякий случай. Думаю, мои шансы стать пчеловодом вылетели в трубу в тот самый первый раз, когда меня везли в больницу из-за того, что опухшая трахея перекрывала доступ воздуха. — Он смеется своей собственной шутке, и я понимаю, что улыбаюсь вместе с ним.

— А мне нравится осень, — отвечаю я, опустив глаза и смотря в пол.

— Что же так привлекает вас в осени?

— Мне нравится наблюдать, как листья меняют цвет. Я сижу на столешнице кухонного стола и каждый день смотрю, как ярко-зеленые листья становятся желтыми, а потом и темно-оранжевыми.

— Вам нравится оранжевый цвет?

— Да, думаю, да. Моя жизнь бесцветна. Мне нравится притворяться, что я погружена в яркость. Но в большинстве случаев это происходит только на несколько секунд, до того момента, как я напоминаю себе насколько черная у меня жизнь. — Я опускаю подбородок на грудь под весом правды в моих собственных печальных словах.

— А какой у вас самый любимый цвет? Я люблю зеленый. Я нахожу его очень успокаивающим и жизнеутверждающим.

Посмотрев на Доминика, я замечаю, что на нем надеты темно-синие джинсы и зеленая рубашка на пуговицах с длинными рукавами.

— Фиолетовый. Когда я была маленькой девочкой, мне хотелось фиолетовую комнату. Мои папа с мамой любили меня так сильно, что они покрасили мою спальню в четыре оттенка фиолетового. Они сделали это, пока я была в школе, и когда я вернулась домой, они притворились, что это самый обычный день. Войдя в свою комнату, я кричала и плакала от восторга.

— Сколько вам было тогда лет?

— Мне было двенадцать. Я все еще помню тот день, как будто это было вчера. Мне не разрешали спать в моей комнате несколько ночей, пока запах не выветрится. Этот цвет остался до сих пор. Ну, я предполагаю, что это все еще четыре оттенка фиолетового. Я не была в доме у родителей в течении… — я замолкаю, не желая заканчивать предложение.

— Расскажите мне о своих друзьях.

— У меня их нет.

Доминик глядит мне в глаза и, хмуря брови, склоняет голову набок.

— С трудом могу в это поверить, Эйлин. Вы обладаете очень приятной и легкой индивидуальностью. Почему у вас нет близких друзей?

— У меня вообще никаких друзей нет.

— Ну, это определенно не может быть правдой, — говорит он, разводя и снова кладя ногу на ногу.

— Я не могу быть среди людей. Они пугают меня. И те друзья, которые у меня были, оставили меня, когда я…

— Когда вы что?

— Когда я уже не могла быть той, какой они хотели бы, чтобы я была.

— И что же они хотели? — Спрашивает Доминик, снова передвигаясь.

— Они хотели, чтобы я была нормальной.

— Что заставляет вас думать, что вы не нормальная?

— Мне следует оставить позади то, что со мной произошло.

— Кто сказал?

— Ну, с тех пор прошло столько времени. И по телевизору я видела тех девушек, которые только спустя четыре месяца были в состоянии рассказать свою историю. Прошло уже три года, а я до сих пор не могу забыть то, что произошло. — Я встаю и начинаю расхаживать туда-сюда прямо за дверью.

— Эйлин, — зовет меня Доминик. Я оборачиваюсь и вижу, что он тоже встал. — Эйлин, — снова говорит он, пока я расхаживаю туда-сюда в напрасной попытке облегчить свое разочарование.

Три чертовых года и мой разум до сих пор не может справиться с этим.

Почему?

— Эйлин! — С нажимом говорит Доминик, возвращая к себе мое внимание.

— Да?

— В этом нет правильного или неправильного. Нет жестких и быстрых правил о том, как долго будет проходить восстановление. Сравнивать себя с другими, не беря в расчет ситуацию, бесполезное и неправильное занятие. Каждая ситуация уникальна. Но подозреваю, что вы уже и сами знаете это. И еще я думаю, что ваше окружение — это то единственное, что вы можете контролировать. Поэтому, желая сохранить спокойствие, вы отгородили себя от мира.