Бриттани Черри - Земля, о которую мы разбились [litres]

– Профессор Оливер был… – его голос дрогнул, и он опустил голову. – Профессор Оливер… – ладони Грэма, лежащие на трибуне, сжались в кулаки. – Это неправильно. Видите ли, я написал длинную речь об Оливере. Я потратил на это много часов, но давайте будем честными: если бы я показал ему эту речь – он назвал бы ее полным дерьмом. – Все засмеялись. – Я уверен, что многие из присутствующих здесь были его студентами, и мы все знаем, что профессор Оливер был очень строгим, когда дело доходило до оценки работ. Моей первой оценкой была двойка, и когда я спросил его об этом – он посмотрел на меня, понизил голос и сказал: «Сердце». Я понятия не имел, о чем он говорит, но он слегка улыбнулся и повторил: «Сердце». И только позже я наконец понял, что он имеет в виду и чего не хватает моей работе.

До его появления я понятия не имел, как оживить историю, но он нашел время, чтобы научить меня, что в любой текст нужно вкладывать сердце, страсть и любовь. Он был величайшим учителем этих трех предметов. – Грэм разорвал лист со своей речью пополам. – И если бы Оливер оценивал мою речь – он бы меня завалил. Мои слова говорят о его карьерных достижениях. Он был удивительным ученым и получил множество наград, признающих его таланты, но это все вода. – Грэм усмехнулся, и другие студенты профессора Оливера ответили ему тем же. – Мы все знаем, как Оливер ненавидел, когда люди лили воду в своих работах, только чтобы достичь необходимого количества слов. «Добавьте немного мускулов, а не жира», – говорил он. Поэтому теперь я просто добавлю самую сильную мышцу – я добавлю сердце. Я расскажу вам, кем был профессор Оливер.

Оливер был человеком, который любил непримиримо. Он любил свою жену и дочь. Он любил свою работу, своих учеников и их умы. Оливер любил этот мир. Он любил недостатки этого мира, любил его ошибки, любил его шрамы. Он верил в красоту боли и лучшее будущее. Он был воплощением любви и всю свою жизнь старался донести эту любовь до максимально возможного числа людей. Помню, на втором курсе я был ужасно на него зол. Он поставил мне вторую двойку, и я был совершенно взбешен. Я промаршировал прямо к нему в кабинет, ворвался без приглашения, и как раз в тот момент, когда я собирался накричать на него за этот возмутительный поступок, – я замер. Он сидел за столом и плакал, уткнувшись лицом в ладони.

Мой желудок сжимался, пока я слушала рассказ Грэма. Его плечи заметно поникли, но он изо всех сил старался держать себя в руках и продолжал говорить.

– Я никогда не знал, что делать в таких ситуациях. Я не знал, как утешать людей. Я не знал, что нужно говорить: обычно это была его работа. Так что я просто сидел. Я сидел напротив него, а он безудержно рыдал. Я сидел и ждал, пока он не смог рассказать, что так глубоко его ранило. В тот день один из его бывших учеников покончил с собой. Оливер не видел этого студента много лет, но помнил его – его улыбку, его печаль, его силу, – и когда он узнал, что студент умер, его сердце разбилось. Он посмотрел на меня и сказал: «Сегодня мир стал немного темнее, Грэм». Затем он вытер слезы и сказал: «И все же я должен верить, что завтра взойдет солнце».

Глаза Грэма наполнились слезами, и он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, прежде чем продолжить, обращаясь непосредственно к семье Олли.

– Мэри, Карла, Сьюзи, я зарабатываю на жизнь тем, что рассказываю истории, но я не очень хорошо разбираюсь в словах, – тихо сказал он. – Не знаю, что я могу сказать, чтобы происходящее обрело хоть какой-то смысл. Я не знаю, в чем смысл жизни и почему смерть ее обрывает. Я не знаю, почему он ушел, и я не знаю, как солгать вам и сказать, что все происходит не просто так. Но я точно знаю, что вы любили его, а он всем сердцем любил вас.

Может быть, когда-нибудь этого осознания будет достаточно, чтобы облегчить вашу жизнь. Может быть, когда-нибудь это принесет вам покой, и это нормально, если этот момент не наступит прямо сегодня. Я разделяю вашу боль. Я чувствую себя обманутым, грустным и одиноким. В моей жизни никогда не было мужчины, на которого я мог бы равняться. Я никогда не знал, что значит быть настоящим мужчиной, пока не встретил профессора Оливера. Он был лучшим человеком, которого я когда-либо знал, лучшим другом, который у меня когда-либо был, и сегодня мир стал намного темнее, потому что он ушел. Олли был моим отцом, – сказал Грэм, сделав последний глубокий вдох. – И я навсегда останусь его сыном.

Последние несколько ночей я делила постель с Грэмом. Казалось, он успокаивался, когда был не один, а он, как никто другой, заслуживал покоя. Майский дождь лил как из ведра, и это была наша фоновая музыка, помогавшая нам заснуть.

Однажды в воскресенье утром я проснулась среди ночи от раската грома и, перевернувшись на другой бок, увидела, что Грэм пропал. Выбравшись из постели, я пошла в детскую, потому что решила, что найду его там, но Тэлон спокойно спала в своей кроватке.

Я обошла весь дом, разыскивая его, и только войдя в солнечную комнату, заметила тень в саду. Быстро натянув дождевик, я схватила зонтик и вышла на улицу. Грэм промок с головы до ног, а в руках у него была лопата.

– Грэм, – позвала я, не понимая, что он делает, пока не посмотрела на сарай, возле которого лежало большое дерево.

Дерево Олли .

Грэм даже не обернулся, чтобы посмотреть на меня. Я даже не была уверена, что он слышал мой голос. Он просто продолжал копать яму для дерева. Это было душераздирающее зрелище. Я подошла к нему с зонтиком в руках и легонько похлопала его по плечу.

Он повернулся ко мне, удивленный моим присутствием, и в тот момент я увидела его глаза.

Олли говорил, что правда кроется в его глазах.

В ту ночь я увидела это. Я увидела, что Грэм сломался. Его сердце разрывалось каждую секунду без перерыва, так что я сделала единственное, что могла придумать.

Я положила зонтик на землю, взяла другую лопату и начала копать рядом с ним.

Мы не обменялись ни единым словом, в этом просто не было необходимости. Каждый раз, отбрасывая в сторону влажную землю, мы делали глубокий вдох в честь Олли. Как только яма стала достаточно большой, я помогла ему перенести дерево, и мы вставили его в лунку.

Грэм опустился на землю прямо в грязь под проливным дождем. Я села рядом с ним. Он согнул колени и положил на них руки, переплетая свои пальцы. Я сидела, скрестив ноги и положив руки на колени.

– Люсиль? – прошептал он.

– Да?

– Спасибо.

– Обращайся.

– Люсиль? – позвал я, сидя в своем офисе. Последние несколько недель я заставлял себя сидеть за столом и писать. Я знал, что именно этого хотел бы от меня профессор Оливер. Он бы хотел, чтобы я не сдавался.

– Да? – спросила она, входя в комнату.