Соро Кет - Сахарная кукла

Я упала лицом вперед, задыхаясь от удовольствия и в несколько толчков завершив процесс, Филипп навалился сверху. Его горячая, влажная грудь вздымалась на каждом вздохе. Я ощущала плечом и лопаткой упругость мышц. И его губы на своей шее.

Все замерло, растянулось во времени, заполнило собой целый мир.

Вот Филипп приподнимается немного на локте.

– Хор-рошая девочка! – шепчет он, словно я его скаковая лошадь. – Умница! – и звонко хлопает меня по бедру.

Вот гостиную заливает свет.

– Ты-и-и! Шлю-у-у-ха! Мерзкая, неблагодарная тварь!.. – звучит в ушах.

Вот Джессика, словно коршун, слетает с лестницы.

Вопль разбился о хрустальную люстру, отразился от высокого потолка, упал мне на голову, как ледяные брызги. Филипп отскочил, в мгновение ока натянув брюки, но Джессика обрушилась на меня, всем весом придавив к полу.

Я больно ударилась головой.

Вся жизнь вдруг пролетела перед глазами. Все ее вопли, шлепки, пинки, подзатыльники… Резко вывернувшись, я локтем врезала ей в лицо, развернулась на пятке и несколько раз, остервенев от ярости, ударила свободной ногой в живот.

Джесс отлетела к стене, на миг замерла, но тут же яростно оттолкнувшись руками, снова бросилась на меня.

Мы сцепились, словно две кошки. Рев и вой звенели в моих ушах, и я не знала, где начинает ее крик и где заканчивается собственный. Мы с Джесс катались по полу, лупя по чем зря. В ход пошло все: зубы, ногти, локти, колени. Мы расцепились, лишь когда Филипп, не зная, что предпринять, вылил на нас ведро холодной воды, которое притащил из кухни.

И лишь тогда, с визгом, мы отскочили в сторону.

Филипп отшвырнул ведро.

На нем лица не было. Джессика бросилась было и на него, но получив от мужа под дых, упала на колени, как гейша и зарыдала. Моя ночнушка ударилась мне о грудь.

– Оденься! – приказал Филипп, бессознательно приглаживая руками голову.

Он был не просто взволнован: в шоке. Похоже, что протрезвел. И взгляд, которым он окинул пространство, был жутким.

Я огляделась. Гостиная выглядела так, словно по ней прошло кочевое племя. Всюду валялись волосы: пшеничные – Джессики и белые, мои. Капли крови прочерчивали диван. Я ощупала нос, – слава богу, целый, – разбитую верхнюю губу. Потом, – занемевшую от удара об столешницу скулу. Боли пока что не было.

Боль пришла потом.

– Что это? Это кровь? Джессика! – крикнул Фил.

Я быстро обернулась.

Джесс, сидевшая на пятках, раскачивалась туда-сюда. Белый ковер под ней, стремительно становился багряным. Пятно расплывалось все шире и шире… И с той же скоростью расползалась в моей душе черная дыра.

– Мой ребеночек, – шептала она. – Ты убила нашего с ним ребеночка… Моего малыша… Моего прекрасного малыша…

И все сразу стало ясно: вот почему Джессика теперь не пила. Вот почему он так придирался к Ральфу. Вот почему он придирался ко мне. Она залетела!.. Фил это знал.

Медленно, как во сне, я натянула онемевшими руками ночную рубашку. Взглянула на Филиппа, задыхаясь от стоящих у горла слез. Он стоял, словно памятник самому себе. Стоял и смотрел на Джессику. Она была такая красивая… Ни алкоголь, ни наркотики, ни подступающее безумие, не отразились на ее внешности. Даже фингал, что я ей поставила, казалось, придавал ее лицу шарм.

Она казалась раненой феей.

– И кто счастливый отец? – собравшись с духом, спросил Филипп.

Он был в такой ярости, что я чуть не закричала. Какая пошлая классика: неверный муж, обманутая жена и идиотка-любовница, решившая, что она – единственная!

– Ральф, может быть? – прорычала я.

Джессика рассмеялась и встала на ноги.

– Ты так ей и не признался? – сказала она Филиппу. – Ты ведь сказал, что сам скажешь. Боже, какой ты трус! Ребенок был твоим, ты, ничтожество!

Его кулак взлетел в воздух; быстрее, чем я успела понять, что сейчас случится. Раздался влажный, глухой удар. Голова Джессики отлетела в сторону, все ее тело повело вслед за головой… беспомощно крутанувшись вокруг себя, она с размаху упала на пол. Челюсть с хрустом ударилась о мраморный пол, но… я готова была поспорить: Джесс рассмеялась.

Маркус и Себастьян явились почти что одновременно. Как раз в тот миг, когда санитары выносили из дома Джесс.

Они оба были на свадьбе, как и Филипп, но не сумели перебороть себя и сесть в одну и ту же машину.

Маркус прям-таки воссиял, увидев Джессику на носилках. Никак не мог ей простить давний бред, что рисуя меня, он меня и трогает. И женщина-полицейский сразу же взяла его на заметку.

– Папа ! – позвала я, пытаясь отвлечь его и вернуть в реальность.

Маркус перестал мечтательно улыбаться и посмотрел на меня, – я была похожа на Кентервильское привидение. Бледная, всклокоченная, вся в синяках. Полицейская не позволила мне даже пойти умыться.

– Вы – отец девушки? – уточнила женщина.

– Не уверен, – выдавил Маркус. – Назови свое полное имя, девочка, имя Цезаря и имя твоего графа.

Я даже хихикнула, но женщина-полицейский не оценила.

Она была молода, но уже успела разочароваться в призвании и в жизни в целом. Это сквозило в ее глазах. Вид Маркуса, такого холеного, такого презрительного, такого уверенного в себе, действовал ей на нервы. Он был хорош собой, как почти что все Штрассенберги, но внутренние зажимы начисто лишали его сексапила. При виде Джесс он сильно расслабился и очень сильно похорошел.

В душе я подозревала, что Маркус – до сих пор девственник и все свои тестикулы давно уже выдавил в краски и размазал по полотну. Но в этот миг злобной радости, был почти красив.

– Вашу дочь изнасиловали.

Маркус перестал излучать сияние и посмотрел на меня.

– Что?.. Кто?!

– Ее отчим.

– А, Фифи… Что у тебя с лицом? Он сопротивлялся?

Я обиделась и надулась, но женщина все неправильно поняла.

– Сейчас не время шутить! Мне нужно взять мазок, прежде чем отвезти вашу дочь к врачу, но она не дается и, поскольку она – несовершеннолетняя… – ей не хватило воздуха.

– …она хочет связать меня и продолжить совать туда всякие предметы! – вмешалась я.

Она покраснела под моим взглядом.

У женщин странное отношение к жертвам насилия. Мы и боимся признать, что такое могло случиться с любой из нас, и стыдимся того отвращения и брезгливой жалости, что испытываем на самом деле. Мы думаем, будто жертва виновата сама. Что она сама спровоцировала насильника… Чтобы верить: с нами такого никогда не произойдет.

Но когда речь идет о чем-нибудь добровольном, они прям с цепи срываются. Хотят посадить ублюдка, что захотел не их!

– В общем, велите ей перестать дурить! – закончила женщина.

– Скажи ей, что я не позволю лазать в меня руками!