Соро Кет - Русалочка должна умереть

Что-то в Стелле протестующе вскрикнуло. Но голос Ральфа, сама его поза, его испепеляющий взгляд, заставил гордость молчать. Стелла испугалась. Если он уйдет, что ей останется? Что с нею будет, если она потеряет его совсем?

Она попыталась взять себя в руки, сосредоточиться.

– Оставь Верену в покое, – велел Ральф холодно и взял ключи от машины с тумбочки у кровати. – И мысли о ребенке тоже оставь.

– Ты спишь с ней? – спросила Стелла. Губы как занемели. Она почти что не ощущала их. – Если я выясню, я сообщу куда надо.

– Что? – переспросил он и рассмеялся. – Сообщишь куда надо?.. А что ты им сообщишь?

– Что ты педофил!

– А-а-а, ну давай. А она в ответ сама сообщит. Что ты со мной сговорилась, чтоб ее в больницу упечь.

– Если она пойдет против меня, ты тоже пострадаешь!

– Не-а. Священников не хватает. Требования уже не такие строгие. Если я скажу, что ты на меня набросилась, а я испугался и не смог тебя оттолкнуть, то мне поверят. Просто посмотрят на нас с тобой и сразу поверят. Все будет выглядеть, словно ты из ревности пыталась угробить мою Русалочку… И ты не докажешь, Стеллз. Ты ничего не докажешь. Все в этом деле против тебя. Все эти книжки, что ты читаешь… Все это твое белье. Твои походы по неким клубам. Мне двадцать восемь, а тебе – пятьдесят. Я буду первым священником, который сам стал жертвой педофилии.

Стелла неловко крутила в руках расческу. Он вроде не злился, не пытался ей угрожать… Но в голове почему-то стояли лица маленьких друзей, что Ральф насобирал по колониям для своего «бойцовского клуба». Как она только не замечала? У него самого было такое лицо: безжалостное, волчье.

– Она несовершеннолетняя! И к тому же больна! – повторила Стелла, веря в каждое свое слово.

– В таком случае, тебе стоит быть осторожной: у нее есть нож для ковров и недотрах седьмой степени.

Я прихожу ко второму уроку.

В кроссовках и худи Ральфа. После того, что я сотворила с его машиной, на кофту он даже не обратит внимания. Сиськи спрятаны, макияж смыт. Лучше бы Ральф убил меня сразу. Прямо там, в гараже. Ожидание действует мне на нервы. Я пожалела тысячу раз, но фарш нельзя прокрутить обратно в корову. Погруженная в свои собственные мысли, я кладу записку на стол учительницы, иду на свое место.

Сажусь.

И сев ощущаю бедром что-то липкое и холодное.

Кто-то подложил мне на стул кусок пластилина. Ярко-красный, как стоп-сигнал. Я поднимаюсь, выгнувшись в талии и тупо смотрю на свое бедро. Сознание пытается сопоставить фрагменты. Стул. Пластилин. Смешки.

Все вокруг хихикали. Даже геометричка, хотя она и пыталась спрятать улыбку. Я выпрямилась. Мир качался и плыл. У меня был дар обращать на себя внимания. Лет так пятьсот назад, они сожгли бы меня на Рыночной площади. Здесь в Геральтсхофене раньше жгли ведьм.

Теперь нас не жгут, нас мобят. За то, что мы отличаемся. За то, что нас всех хотят. Женская солидарность? Ха! Нет, не слышали.

– У тебя что-то к штанам прилипло!

– Марина! – геометричка укоризненно вскинула подбородок. – Девочки! Что за детские игры?

Но было видно, что и она довольна. Чуть ли не довольнее всех. Марина – ее любимица. Здоровенная лошадь с сиськами, размером с канистры для федервайзена. Первая активистка, феминистка, веган и защитница климата. В другое время я ни за что не стала бы с нею связываться. Исключительно из соображений здоровья.

В тот день все было иначе.

Считается, дети не могут желать себе смерти, но я уже давно не была ребенком. Я не желала смерти, я искала ее. Я отлепила пластилин от бедра, взвесила его на руке и пошла на Марину. Смелая и уверенная в себе, словно за мной стояли конницей мои воинственные рыцари-предки. Она улыбалась, стоя словно скала. У девок принято таскать друг друга за волосы и даже ежику было ясно: далеко я Марину не оттащу…

Она еще улыбалась, когда я вскинула ногу и точно, резко, впечатала подошву ей в лоб. Марина пала, как Голиаф. Раскинув руки, треснулась затылком о стену и сползла на пол. Мне с визгом освободили сцену.

Марина попыталась отпрянуть, но сзади была стена и ухватив ее за волосы, я яростно размазала пластилин по ее лицу и, выпрямившись, провела указательным пальцем по носу. Марина судорожно всхлипывала, ощупывая кончиками пальцев свое лицо. Класс молчал, пребывая в шоке.

– У тебя что-то в зубах застряло! – сказала я.

В дверь кто-то бился, как птица в клетке.

Бился, крича его имя.

Ральф вскинул голову. Он только что вышел из душа и ничего не слышал. А стучали, видно, уже давно. Выругавшись, он крепче запахнул полотенце и прямо так, полуголый сбежал по лестнице.

В начале мальчишки еще пытались козлить и попадались то тут, то там. В последнее время подобного не случалось. Ральф строго очертил рамки своего тоталитарного рая. Никаких повторных приводов. Полиция? До свидания, друг. Ты не прошел проверку.

И тем не менее, что-то произошло. Что-то страшное, судя по отчаянию в голосе. Ральф распахнул дверь, и Антон отпрянул. Он был весь в пятнах. Потный и тяжело дышал.

Его машина была запаркована боком, водительского дверца распахнута.

– Господи, Ральф, где ты пропадал?!

– Кого-то арестовали?

– Да!

Он ожидал услышать любое имя, но…

– Верену ?

Десять минут спустя они уже сидели в машине Ральфа. Антон делал вид, что не видит, что стало с обивкой кресел, а Ральф делал вид, что не видит, как этого не видит Антон. От ярости в голове дымилось. Хорош же он будет в глазах своих же парней. Крутой, круче двадцатиминутных яиц. Не может собственную сестру на место поставить.

– …меня там в начале не было, – сбивчиво говорил Антон. – Ее сразу увели к директрисе, вызвали твою тетю. Все шло как надо, но вдруг примчалась та женщина… Ну, твоя… знакомая . Психиатр. И твоя тетя сперва была очень рада. А потом вдруг «скорая», санитары… Мы просто не знали, что должны делать.

– Вы должны были ничего не делать , – процедил Ральф.

Антон невесело улыбнулся.

– Тогда мы справились… Ее просто скрутили, вкололи успокоительное и отвели в машину, хотя она спокойно сидела. Стелла сказала, что это необходимо. Что спокойствие мнимое и нужно подстраховаться.

Ральф стиснул зубы и крепче сжал руль.

– Я должен извиниться перед тобой. За то, что наговорил тебе. Я был неправ. Я слишком долго не видел женщин. Их можно успокоить лишь одним способом: отлупить так, чтобы ссали кровью. Иначе, эти твари не понимают…

Антон как-то странно посмотрел на него и опомнившись, Ральф сосредоточился на дороге.

…Тетя Агата стояла у стойки администрации и тихо всхлипывала в платочек. Рядом с ней Стелла деловито заполняла какие-то больничные формуляры. При виде Ральфа обе вздрогнули. Тетя охнула и сделала шаг назад. Стелла оторопело проводила взглядом планшет, который Ральф выдернул у нее из рук.