Клэр Контрерас - Калейдоскоп моего сердца [ЛП]

— Ты помнишь, — улыбается она. — Я в городе на пару дней, поэтому решила заглянуть, чтобы узнать, готовы ли вы продать мне эти лоты.

— Этот не продается, — говорю я, прочищая горло, чтобы убедиться, что меня слышат.

— А другой? Разбитое сердце с крыльями?

Я смотрю от нее в сторону, где картина висит на противоположной стене.

— Она называется Крылатые Калейдоскопы, — отвечаю я, внезапно чувствуя комок в горле. Уайт написал ее вскоре после нашей помолвки. Он написал три, продал две и оставил одну для галереи. Я никогда не была уверена, что он продаст ее. В конечном счете, это была его картина.

— Она прекрасна, — говорит она и подходит к картине. — Это напоминает мне о каком-то перерождении.

Я киваю и глотаю, надеясь выдержать этот разговор.

— Это и есть возрождение, — это возрождение моего сердца, моих надежд на любовь, моей личной жизни и рождение наших отношений.

— У нее нет цены, — говорит она.

— Некоторые вещи не имеют цены.

Она поворачивается ко мне и наклоняет голову.

— Все материальное не бесценно.

— Может быть, но не воспоминания за этим. — Мой ответ заставляет ее кивнуть в знак понимания. Ее глаза отворачиваются от моих и оглядываются на картину.

— Значит, ты не хочешь забыть о тех воспоминаниях, которые она хранит?

Я молча смотрю на картину. Я знаю, что никогда не будет достаточной стоимости для нее, чтобы окончательно стереть все эти воспоминания, они навсегда будут внедрены в мой мозг, поэтому, возможно, мне стоит перестать думать с такой точки зрения о его картинах. За последние пару недель мне удалось перевернуть новый лист. Я чувствую, что двигаюсь в правильном направлении, но, когда сталкиваюсь с отпусканием последних трех лет своей жизни, я глохну, как автомобиль при переключении передач. Я делаю длинный вдох, вдыхая вечно присутствующий запах дерева и краски, и когда выдыхаю, принимаю решение.

— Я готова отпустить это, — говорю я, мой голос стойкий и решительный. Присцилла оборачивается и хлопает руками с счастливым визгом. Это заставляет меня улыбаться, и я чувствую себя менее печальной от продажи картины.

— Я могу доставить ее в ваш дом, — говорю я.

— Я живу в Нью-Йорке, — отвечает она. — Я не ожидала, что вы полетите туда, чтобы ее доставить.

— Мы всегда это делаем, иначе я не буду чувствовать себя правильно, отправляя ее вам. Именно ее.

Она улыбается.

— Я возьму ее сама. У нас есть самолет. О ней хорошо позаботятся.

Она так говорит о ней, как если бы это был ребенок, что заставляет меня чувствовать себя немного лучше по отношению к нашей продаже.

— Я составлю документы для вас.

— У меня есть время? Просто во время обеда я должна встретиться со своей подругой через дорогу, — говорит она, глядя на часы.

— Конечно. Мне просто нужна информация. Я подготовлю ее и соберу к тому времени, как вы закончите.

— Идеально. Не могу дождаться момента, когда повешу ее возле камина и покажу всем свою новую картину, — говорит она.

Ее картина. Я стараюсь не позволять словам кольнуть меня, но все равно. Когда она уходит, я заканчиваю бумажную работу, снимаю картину, сжимая края холста, когда кладу ее на пол. Я складываю ноги под себя и позволяю кончикам моих пальцев провести по каждому раздробленному сердцу, красочному и красивому, и по крыльям, которые поднимают их. Слезы скользят по моему лицу, когда я прикасаюсь к каждому из них, тем самым прощаясь с ними. Я начинаю покрывать ее, один слой, два слоя, три… Думаю о серьезном взгляде Уайта, когда он смешивал акварели…взгляд восторга, когда он подбирал цвет слоновой кости для крыльев, когда его видение сошлось на холсте.

— Тебе это нравится? — спросил он. Его лицо сияло, ему стало ясно, что мне это нравится.

— Я никогда не хочу ее продавать, — сказала я, когда он засмеялся и обвил меня руками.

— Однажды мы это сделаем. Когда нам надоест смотреть на нее.

Я надеюсь, что он не думает, будто я устала смотреть на это, потому что это не так. Я не думаю, что когда-нибудь устану пялиться на его картины, но дело не в этом. Я говорю себе, что это мое прощание, и когда встаю с тяжелым сердцем, вручаю кусочек моего прошлого кому-то другому. Она никогда не будет знать историю, но ценить будет не меньше.

На четвертый день затишья после нашей ссоры с Мией, я позвонила ей, мы долго говорили о разных вещах, после нашего разговора я поехала к ней в студию. Открыв дверь студии, я минутку восхищаюсь фотографиями, висящими на стене. Они изменились с моего последнего визита. Справа находится черно-белое фото женщины, лежащей в постели. Ее взгляд обращен не на камеру, а белые простыни покрывают ее тело, что видно только изгиб ее голой спины и пышные черные волосы, прикрывающие половину ее плеча. Освещение и поза делают фотографию потрясающей. Ближе к двери весит семейная фотография, на которой изображен отец в коричневых вельветовых брюках, темно-синей рубашке и в маске Чубакки, которая закрывает его лицо. Маленький мальчик рядом с ним одет также, но в маске спезназовца. Мама стоит по другую сторону от сына в узких коричневых брюках, белой рубашке и прическа, как у Принцессы Леи. Я смеюсь над тем, как это восхитительно, и пугаюсь, когда Миа выходит из-за угла. Я смотрю и замечаю, что она в красном платье и без обуви, что смешно, так как я в таком же платье только черном. Мы смотрим друг на друга и смеемся.

— Привет, — застенчиво говорю я.

— Мне жаль, что я такая идиотка, и мне жаль, что меня не было, когда ты продала эту картину, — отвечает она, повторяя то, что она сказала в нашем телефонном звонке.

— Все в порядке. Я в порядке. Мне жаль, что я сказала то, что сказала, это не мое дело.

Мы обе вздохнули и подошли, что обнять друг друга.

— Ты иногда такая сука, — говорит она мне в шею.

— Поэтому мы и друзья.

Мы отрываемся друг от друга, и я смотрю на стену перед нами.

— Мне очень нравится эта фотография.

Миа улыбается.

— Разве это не потрясающе? Это их открытка на Хэллоуин в этом году.

— Это потрясающе, — говорю я, кивая на женщину.

— Да, будуар для будущего мужа. Милая девушка. — Она поворачивает свои голубые глаза на меня. — Когда ты позволишь снять тебя? Ты была бы идеальна.

Я цокаю.

— Я отстойная в этом. Я не знаю, как выглядеть сексуально на камеру.

Миа смеется.

— Это то, что делает тебя сексуальной, сексуальной! Если ты будешь стараться, то будешь выглядеть идиоткой. Я помогу тебе, ты же знаешь, я знаю, как работать с магией.

— Да, конечно, — говорю я, размахивая руками вокруг студии.

— Эй, не хочешь сняться на этих выходных?

— Съемка? Я пришла, чтобы пригласить тебя на обед и помириться, а не планировать сексуальную съемку!