Виктория Холт - Невеста замка Пендоррик

Он говорил очень холодно, как никогда не говорил со мной прежде.

— Так вы не сговариваясь приехали, значит. Вот мне радость-то какая! Какой денек!

— Да уж, — заметил Рок язвительно. — День и впрямь удался.

— Я сейчас мигом кофе подогрею, мистер Рок.

— Нет, Полли, не стоит. Я приехал повидаться с Эннисом, пока он не уехал, да вот, видишь, опоздал. Зато жену встретил.

Полли рассмеялась.

— Жаль, миссис Селлик вас не предупредила. Да ведь вы знаете, не любит она в Пендоррик звонить.

— Да, знаю, — сказал Рок и повернулся ко мне. — Ты готова идти?

— Да, иду. До свидания, Полли, и спасибо за кофе.

— Рада была вам услужить, — ответила Полли.

Она стояла в дверях, улыбаясь нам вслед, пока мы шли к машинам.

Около моста, где по преданию король Артур дал свое последнее сражение против сэра Мордреда, Рок обогнал меня и остановил машину. Я ждала. Дверца его автомобиля хлопнула, и он подошел ко мне.

— Значит, ты мне солгал, — сказала я.

— А ты сочла возможным вмешиваться в дела, которые тебя совершенно не касаются.

— Почему же не касаются? Может, как раз напротив, очень даже касаются.

— Вот в этом ты ошибаешься.

— Ты полагаешь, меня не касается, что у моего мужа, оказывается, есть сын?

— Никогда не думал, что ты унизишься до такого… Что я женился на шпионке?

— А я не понимаю, зачем тебе понадобилось лгать. Я бы все поняла…

— Очень благородно с твоей стороны! Ты — само терпение и снисходительность, я уверен.

— Рок!

Он взглянул на меня таким ледяным взглядом, что я отпрянула.

— Полагаю, тут не о чем больше говорить, — сказал он.

— А я думаю, что есть о чем, есть кое-что, что я хотела бы выяснить.

— Ну, ты и без моей помощи выяснишь. Твоя система шпионажа, похоже, работает безукоризненно.

Он вернулся к своей машине и поехал в Пендоррик. Я ехала следом.

Дома Рок почти не говорил со мной, обращаясь ко мне только в случае крайней необходимости. О том, чтобы вместе ехать на северное побережье в конце недели, теперь не могло быть и речи.

От домашних не укрылось, что мы повздорили. Ни один из нас не умел скрывать свои чувства. Но вопросов никто на задавал.

Прошло несколько долгих, мучительных дней. Такой несчастной я не чувствовала себя со дня смерти папы.

Два дня спустя после моего злосчастного визита в Бедивер я сидела под пальмой во внутреннем дворике и уныло думала о том, что вот уже и лето проходит, и с ним уходит мое счастье. Светило солнце, но в воздухе носилась паутина, и цвели маргаритки и хризантемы — предвестники осени. Однако здесь, в Корнуолле, все еще не отцвели розы и гортензии, хотя и не такие пышные, как в начале лета.

Из дома вышла одна из сестер и, беззаботно напевая, направилась в пруду.

— Привет, — сказала она. — Мама говорит, чтобы мы не садились на скамейки — они сырые. Можно простудиться и умереть. А ты не боишься?

— Я не нахожу, что очень сыро.

— Все отсырело. Можно схватить воспаление легких и умереть.

Я узнала Хайсон. С тех пор, как мы оказались заперты в склепе, она стала по-другому относиться ко мне, да и вообще очень переменилась.

— Впрочем, это тоже был бы один из способов, — продолжала она задумчиво.

— Один из способов умереть?

Вдруг ее лицо исказилось, как будто тень пробежала по нему.

— Не говори о смерти, — воскликнула она. — Мне это… не нравится.

— Ты становишься уж слишком чувствительной, Хайсон, — заметила я.

Она внимательно осматривала восточные окна, словно ожидая кого-то.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросила я.

Хайсон не ответила. Помолчав, она вдруг сказала:

— Наверное, Фэйвел, ты ужас как рада была, что я оказалась тогда с тобой в склепе.

— Признаюсь. Хотя, конечно, с моей стороны это было очень эгоистично.

Она склонилась надо мной, опершись мне на колени и почти приблизив свое лицо к моему.

— Я тоже рада, что была там, — заявила она.

— Неужели? Там ведь не особенно приятно было. Прямо скажем, довольно страшно.

Она улыбнулась своей скрытной и загадочной улыбкой.

— Все равно. Мы там вдвоем были, потому и обошлось.

Она отступила и сложила губы, как будто собиралась свистнуть.

— Ты умеешь свистеть, Фэйвел?

— Умею, но плохо.

— Я тоже. Вот Ловелла умеет.

Она снова смотрела на окна.

— Вот!

Это был звук скрипки. Вскочив, я схватила Хайсон за запястье.

— Кто? Кто играет?

— Ты сама знаешь, разве нет?

— Нет, не знаю. Но собираюсь, наконец, выяснить.

— Это Барбарина.

— Опять ты за свое. Барбарины нет, она умерла.

— Не ходи туда, Фэйвел, не надо. Ты ведь знаешь, что из этого выйдет!

— Хайсон! Что тебе известно? Кто играет там на скрипке? Кто нас запер? Скажи же, что тебе известно.

На секунду мне показалось, что в глазах девочки светится безумие. Я даже вздрогнула.

— Барбарина, — прошептала она. — Послушай, как она играет. Это она говорит, что устала ждать.

Я взяла ее за плечи и слегка встряхнула. Она была на грани истерики.

— Я сейчас пойду и выясню, кто это, — сказала я твердо. — И ты пойдешь со мной. Мы вместе поймаем этого музыканта.

Я почти насильно потащила ее к восточной двери. Когда мы вошли, голос скрипки зазвучал громче.

— Пошли, — скомандовала я, и мы стали подниматься по лестнице.

Музыка стихла, но я все равно направилась к комнате Барбарины и распахнула дверь. Скрипка лежала на стуле, ноты стояли на пюпитре — все как прежде.

Я взглянула на Хайсон. Она замерла на пороге, уставившись в пол. Я вдруг почувствовала себя совершенно одинокой, никому не нужной. Я потеряла всех, кого любила, кто был мне близок и заботился обо мне: родителей, дедушку, а вот теперь и мужа… И некому было защитить меня.

В конце недели уехал Рок. Перед отъездом, когда мы были вдвоем в спальне, он заговорил со мной:

— Мне все это очень не нравится, Фэйвел. Мы должны обо всем серьезно поговорить. Не надо было тебе разыгрывать из себя сыщика. Да еще в такое неудачное время!

Это был почти прежний Рок, и сердце у меня радостно забилось.

— Объяснение тут очень простое, — продолжал он. — Но теперь, я ничего не могу тебе сказать. Подожди немного и верь мне, согласна?

— Но, Рок…

— Понятно. Не можешь. Но так это продолжаться не может. Во время отъезда я подумаю обо всем. Обещай мне однако, что не станешь слишком плохо думать обо мне. Я не такой уж негодяй, каким ты меня воображаешь.

— Ах, Рок, я вовсе не считаю тебя негодяем. Но только зачем нужно было говорить мне неправду? Как это обидно!

— И раз солгавши…

Он почти кокетливо заглянул мне в глаза, потом вздохнул.

— Рок, пожалуйста, объясни сейчас, — взмолилась я. — Я все пойму, вот увидишь, и мы снова будем счастливы.

— Не сейчас, Фэйвел. Потом.

— Но почему?

— Речь идет не только обо мне. Мне нужно обсудить этот вопрос и получить согласие другого человека.