Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

— В том-то все и дело, вздохнула Ася. — Ты пока не смеешься. А потом начнешь. Ржать как сивый мерин. Ну и ладно. Смейся.

— Нет, по твоим-то словам получается, что я буду именно ржать.

— Ну и ржи… Так вот, у меня на секунду перехватило дыхание, потому что стало так больно и сладко… Потому что сегодня что-то произойдет. И это изменит мою жизнь. А может быть, вовсе меня расплющит. Что-то огромное.

— Тогда надо прятаться.

— Не хочется, — призналась Ася, глядя Клаусу в глаза своими распахнутыми, в пол-лица, глазищами.

Клаус эти Асины глаза-озера просто видеть не мог, потому что в такие моменты у него дыхание точно перехватывало, да так, что ему начинало казаться, что дыхания больше и не будет. Так и останется окаменевший Клаус.

— Ты просто воспринимаешь жизнь слишком остро, — сказал он, поспешно отворачиваясь. «Можно подумать, если бы Аська воспринимала эту распроклятую жизнь иначе, как сотни других, она была бы собой. Более того — была бы она, такая же, как все, тебе нужна?»

Ему казалось, что да, была бы, любая, толстая даже, потому что с прошлого года, когда они познакомились на рок-концерте, ему, завзятому донжуану и бабнику, никто больше не был нужен. Только эта девочка с распущенными по плечам темно-каштановыми волосами, в вечных джинсах и без капли косметики. Эта девочка, в глазах которой сверкали все бриллианты мира. Эта девочка, которая говорила странные вещи или вообще молчала целыми днями, улыбаясь чему-то внутри себя. Так они теперь и ходили вместе, держась за руки, — и ничего больше, потому что об этом большем он по отношению к Аське и подумать не мог.

Как-то раз он попытался поцеловать ее. Она остановилась и посмотрела прямо на него — так, что сердце затрепетало в груди, и тихо сказала:

— Пока не надо, Клаус… Потому что я еще не знаю, что между нами — любовь или просто дружба. Ведь если нам вдвоем хорошо разговаривать, это совсем еще ничего не означает. Понимаешь?

Сейчас Аська смотрела на небо.

— Ох, какая же там туча! — прошептала она. — Гляди же, Клаус, она наползает прямо на нас… Как ты думаешь, она может нас поглотить? Как голодный аллигатор… Бр-р-р…

Клаус рассмеялся:

— Ты ребенок. Она только прольется на нас дождем.

— И ударит громом и молнией, — прошептала Аська. — И не говори мне, что это совсем не страшно!

— Ни капельки!

— И все-таки пойдем отсюда. Будем бежать от этой тучи, а она будет нас настигать.

— Лучше уж я куплю тебе, как ребенку, мороженое, — сказал он, поднимаясь. — Говорят, мороженое успокаивает.

— Да мне же нравится волноваться! — возразила Аська, но тем не менее поднялась вместе с ним. — Если совсем не волноваться, жизнь становится пресной, как молоко. Ненавижу молоко! Но только не в виде мороженого.

Они шли по дороге и ели это самое мороженое как раз в тот момент, когда туча все-таки настигла их и разразилась ливнем.

— Ну и кто был прав? — спросил Клаус.

— Конечно, ты, — рассмеялась Аська.

Дождь быстро намочил их, вода стекала по лицам, но они даже шагу не прибавили. Так и шли медленно и ели мороженое и были счастливы…

Когда Алена предложила Мите «руку и сердце», он немного разозлился сначала. Потому что все решалось за него. Раньше все решали родители, а теперь — Алена.

— Тебе не кажется… — начал он, но был безжалостно прерван.

— Что мы еще молоды? — спросила она, засовывая в свой большой, ярко накрашенный рот крошечную оливку. — Нет. Не кажется. Раньше сядешь, раньше выйдешь… — В последнее время у Алены появилась склонность к мрачному тюремному юмору.

— Я не это…

— К тому же мы с тобой знаем друг друга, — опять прервала она его. — И мы похожи. Это судьба.

— Я даже не знаю, люблю ли я тебя, — прорвался он.

— Господи, — возвела Алена глаза к небесам, — вразуми ты этого придурка. Какая еще любовь, маленький? Ее нет.

— То есть я тебе в принципе как бы по фигу?

— Нет, — заверила она его. — Ты мне нравишься. Ты нравишься мне больше, чем другие. И я знаю, чего от тебя ожидать. Это самое главное. А про любовь говори с нимфетками. Может, они в нее еще верят. Хотя я сомневаюсь. Тебе придется найти девятилетнюю отроковицу для приватных бесед об этом бестолковом чувстве.

— Так я и найду, — усмехнулся Митя.

— Педофил…

— А куда деваться? — шутливо развел он руками. — Если взрослые барышни так умны, придется нам, романтикам последним, беседовать с маленькими девочками.

Она вскинула на него глаза. Он обжегся гневом, мелькнувшим в них.

— Значит, ты только что отверг мое предложение, — процедила она сквозь зубы.

— Я предпочел бы сделать его сам, — ответил он насмешливо.

— Так делай, — приказала она.

— Пока что-то не хочется. Когда придет критический момент, я тебя оповещу.

Она встала, резко отодвинув стул.

— Будет поздно.

— Значит, такова планида…

— Посмотрим, кто кого, — пообещала она. Быстрыми шагами пересекла небольшое пространство маленького ресторанчика и хлопнула дверью.

Митя вздохнул. Он ведь не хотел ее обидеть. Алена была его другом, и иногда ему даже казалось, что он ее любит, Но потом она делала что-то отвратительное, от чего любовь проходила, и вместо нее рождалось недоумение. Так и теперь — Мите казалось, что его сейчас унизили. Может быть. Алена и не хотела его унижать. Просто она привыкла получать желаемое.

— Но ты точно вляпался, — прошептал Митя. — Совсем не сладкая это доля — быть Алениным желаемым.

И что за стихия на нее нашла?

Виолетта курила. Покупателей не было. Стояла удушающая жара, и никто не доверял качеству рыбы. И правильно. Виолетта вздохнула. От этого запаха ее и саму мутило. Только Анзора почему-то не мутит, он даже пытается уверить Виолетту, что ей все мерещится.

Девушка вздохнула и затушила окурок. Похоже, сегодня не будет выручки и им с Любкой придется сидеть на вареной картошке. А завтра будет то же самое…

— Надо все-таки перейти на книги, — сказала она самой себе. Ведь ей предлагали, но она тогда отказалась. Зимой с рыбой проблем не было. Зимой она в день зарабатывала столько, сколько сейчас за целых две недели.

— Что, Ветка, хреновые нынче дела? — спросила ее вечно пьяная соседка Тамара.

— На книги перейду, — мрачно кивнула Виолетта. — Пускай Анзор сам своей тухлятиной торгует.

— Ну да, отпустит он тебя, — отчего-то радостно засмеялась Тамарка. — Забыла, сколько ты ему должна?

Виолетта не забыла, но зачем так опускать-то? Она отвернулась в сторону. Эта рыба, похоже, будет ее вечной каторгой. Она раньше любила рыбу, а теперь не могла ее видеть: казалось, что в каждой рыбине сидит толстый, маленький, с хитрыми и одновременно глупыми глазами-бусинками Анзор, и если Виолетта съест рыбу, Анзор поселится внутри ее и будет расти, чтобы потом родиться самым мерзопакостным образом из Виолеттиного чрева.