Надежда Волгина - Резус-фактор

Лора вдруг отложила ложку, которой до этого умудрялась черпать и отправлять в рот кашу даже во время монолога, и отвернулась к стене. Я заметила, как на лицо ее набежала тень, а возле губ залегли скорбные складки.

– Ты чего это? – испугалась я и опустилась на краешек ее кровати.

Когда рыжая соседка посмотрела на меня, в глазах ее стояли слезы.

– Я ужасно боюсь, – призналась она. – Очень боюсь потерять малыша. Не представляешь, как я хочу его!..

Удивительная женщина – смеется, шутит и все время испытывает страх. За щитом жизнерадостности она прячет все, не выпуская наружу, не позволяя людям посчитать ее слабой. Да и не слабой, а обычной женщиной, интуитивный смысл жизни которой в материнстве. Тут мы с ней были похожи – я тоже пряталась от всех и уже давно.

– Лор, все будет хорошо! – взяла я ее за руку. – У нас же такой замечательный врач, – улыбнулась я.

– Да? Ты, наконец-то, поняла, какой он классный? – тут уже она вцепилась в мою руку, а я уже и не рада была, что заговорила на эту тему, – таким энтузиазмом загорелись глаза Лоры. – Самый лучший! Это ведь по его методике меня начали лечить. Одна медсестра мне даже проболталась, что это тема его докторской, которую он недавно защитил.

– Да, Лор, он очень хороший врач, – аккуратно отозвалась я и забрала свою руку. – Он сделает все возможное, чтобы сохранить твою беременность.

– А как тебе повезло!.. – знакомое выражение мечтательности преобразило ее лицо. – Наблюдаться у самого Шевцова…

– Ой, Лор! Опаздываю на завтрак, – перебила я ее, вставая с кровати. Выслушивать по сотому кругу дифирамбы Шевцову не хотелось.

– Иди уже, вредина, – правильно поняла меня Лора. При всей своей видимой легкомысленности глупой я ее никогда не считала. И проницательности у нее можно было поучиться. – Не забывай меня, навещай. А то я тут точно с ума сойду от тоски. И Петечка сможет приехать ко мне только в среду.

– Обязательно! – пообещала я и с чистой совестью отправилась в столовую.

Завтрак прошел в скуке и унынии. В который раз оценила активность Лоры и ее словоохотливость. Куда как веселее слушать ее рассказы, чем куковать за столом в гордом одиночестве. Даже аппетит от этого пропал. Ну а сразу после завтрака я отправилась на встречу с генетиком, о которой меня медсестра предупредила с вечера.

Кабинет генетика напоминал больше читальный зал в библиотеке, ну или архив. Стеллажи с папками, несколько столов, довольно просторная площадь с тремя окнами, впускающими много света. Ну и за одним из столов сидела миловидная женщина. Как только я вошла, она оторвалась от бумаг и с улыбкой посмотрела на меня. При этом, через очки я заметила, что глаза ее выглядят усталыми. Но как-то сразу к этой женщине я прониклась симпатией.

– Доброе утро, Анастасия Владимировна, – поприветствовала она меня и указала на стул, – Присаживайтесь, пожалуйста!

– Здравствуйте, Юлия Павловна! – ответила я тем же. Имя и отчество ее я прочитала на дверной табличке.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – честно ответила я.

Я на самом деле чувствовала себя отлично! Выспалась я сегодня хорошо, позавтракала плотно, и ничего меня не беспокоило, как и дурацкие мысли.

– Простите меня, если вопрос мой покажется вам бестактным. Правильно ли я понимаю, что рожать ребенка вы собираетесь без мужа?

– Правильно, – кивнула я. Секрета из этого не делала, и в анкете в графе «муж» стоял прочерк.

– А с генетическим отцом ребенка вы знакомы достаточно хорошо?

– Не то чтобы… – отозвалась я. – Смотря что вы имеете в виду.

С Игорем я была знакома хорошо, но подробностями его личной жизни, как и его прошлого, никогда не интересовалась. Знала только, что он из хорошей семьи, что родители его образованные и непьющие, что он единственный ребенок в семье… Мне этого показалось достаточно, и родословной его я не интересовалась. Наверное, зря.

– Хорошо, – с улыбкой кивнула Юлия Павловна. – Задам всего еще один вопрос про мужа, от ответа на который и будет зависеть, в каком русле дальше будет развиваться наша беседа. Про бабушку и дедушку отца вашего будущего ребенка вы что-нибудь знаете?

– Нет.

Не знаю. Никогда не интересовалась. А Игорь сам мне никогда про них не рассказывал. Кажется, умерли они уже давно, да и то не уверена.

– Понятно. Ну тогда мои вопросы будут касаться только вас и ваших родственников.

А вот это заявление заставило меня сильно напрячься.

Между тем, Юлия Павловна взяла какой-то большой бланк и разложила тот перед собой на столе. Интересно так – работает по старинке? Уже давно всю ручную работу выполняют компьютеры. А у генетика вот и ручка самая обыкновенная, шариковая.

– Анастасия Владимировна, вы курите?

– Нет, никогда не курила.

И это правда. Даже в старших классах школы, когда подруги пытались взять меня на слабо, мне не хотелось попробовать эту гадость.

– Какие спиртные напитки предпочитаете, как часто употребляли их до беременности?

Вопросы казались мне довольно безобидными и даже несколько нелепыми. На все я отвечала честно. Генетик же по каждому делала отметку с бланке и что-то чертила. Даже про работу мою спросила и про распорядок дня. Интересно и необычно, должна сказать.

– Возраст ваших родителей? Сколько полных лет?

– Матери пятьдесят шесть, – посчитала я в уме. – Отцу было бы сейчас Шестьдесят шесть.

– Как давно он умер? Сколько было лет ему и вам тогда?

Волей-неволей пришлось снова восстанавливать в памяти те события. И это уже нервировало. Но я старалась относиться ко всему философски – все эти вопросы генетик задает мне не из праздного любопытства.

– Мне было пятнадцать. Отцу – пятьдесят два…

– Мой руки и иди обедать.

Фраза, ставшая настолько привычной, что я уже даже практически не слышала ее. И интонация, какой она произносилась, – равнодушная, лишенная каких-либо эмоций.

Я пришла со школы, переоделась, тщательно вымыла руки и вошла в кухню. Мама сидела на табуретке возле окна и рассматривала заметенный снегом двор. На столе дымилась тарелка супа, рядом лежал толстый ломоть хлеба. Все это я должна была съесть без разговоров. А потом отправляться к себе в комнату и не мешать. Не мешать маме – последний год это единственное требование, что предъявлялось ко мне дома. Я могла заниматься чем угодно, гулять до скольки захочу. Главное – не мешать!

После того случая, когда папа избил маму, за то что она поругала меня слишком жестоко, мама перестала замечать меня. Она кормила меня, обстирывала, но даже не смотрела на меня никогда. Я для нее стала пустым местом, на котором когда-то стояло то, что она пока еще помнила.

Папа приходил домой поздно и почти всегда пьяный. Когда я не оставалась ночевать у подруги, тогда слышала, как папа бьет маму – жестоко, сильно. Но ни разу не слышала, как она плачет. Утром замечала на ее лице следы от побоев, и потом все повторялось.