Виктория Беляева - Очень женская проза

Однако как она устала. И как ей надоели все эти бабы – молодые, молодящиеся и уже смирившиеся с возрастом. Время, может, и впрямь лучшее лекарство, но женщины ищут и будут искать лекарство против самого времени, пока стоит мир. Никто не хочет дряхлеть.

Сумка, с утра почти незаметная в руке, к вечеру наполнялась свинцовой тяжестью. Десяток пластиковых бутылок и баночек, полных тайн и надежд, становились почти неподъемными. Кремы, лосьоны, гели для обертывания – она выбирала косметику, по оформлению напоминающую лекарства. К такой упаковке относились с уважением – сразу видно, косметика для профессионалов, уж они-то знают, чем пользоваться…

Дошла до метро, успела вскочить в поезд, идущий в сторону центра. Час пик прошел, толпа схлынула, и на «Баррикадной», где многие делают пересадку, ей, возможно, удастся занять место на дерматиновом диванчике. Она вдруг подумала, что давно не видела когда-то привычного зрелища – разрезанных сидений, выломанных кусков пластиковых панелей. Подумав, решила, что так же давно, уже несколько лет, не видела разгромленных телефонных будок и перевернутых мусорных урн. Следов вандализма становилось все меньше. Может, страна успокаивалась, отходя от кошмаров голодных и тревожных лет?..

Место освободилось уже на «Улице 1905 года», и, воровато оглянувшись, не претендует ли на него кто постарше и позаслуженней, она плюхнулась на сиденье, с тревогой слушая гудящие ноги и прикидывая, сколько еще подобной нагрузки они способны выдержать, прежде чем начнутся стреляющие боли в коленях и голеностопе. Впереди, до «Выхина», было одиннадцать остановок. Она прислонилась к спинке и, сжимая сумку обеими руками, точно беременная – драгоценный живот, закрыла глаза.

Ждать ему не хотелось, и он оставил машину в мастерской, решив, что утром, перед работой, приедет и заберет. Не слишком-то удобно бросать машину на другом конце города, но он привык к этой мастерской, и у него тут был собственный автослесарь, который делал хоть и не слишком быстро, но честно, на совесть, и брал по-божески. С удовольствием подумал, что через месяц квартира на проспекте Мира будет уже окончательно отделана и больше не придется ездить к черту на кулички в дремучие Кузьминки, заполоненные приезжим кавказским людом. И можно будет чувствовать себя белым человеком, живущим вблизи Садового кольца, где и положено жить белому человеку.

В связи с этими мыслями было особенно странно спуститься в метро, он не ездил в метро с тех пор, как перешел с «жигуля» сначала на подержанный «опель», потом на новенький «ниссан» – они редко ломались. В особых ситуациях, вроде дружеской попойки, выручало такси.

Однако сейчас он решил ехать именно на метро. Теперь, в свете грядущего, окончательного и бесповоротного превращения в белого человека, поездка в метро представлялась ему почти приключением. Он с интересом спросил в окошечке кассы, почем нынче общественный транспорт. Кассирша, глянув равнодушно, указала на бумажку-прейскурант. Он заплатил за две поездки, замялся перед турникетом, раздумывая, каким боком совать в отверстие магнитную карту. Веселой трусцой сбежал по эскалатору, чувствуя себя молодым, упругим, ловким.

Вокруг было достаточно прилично одетых людей. Он, в замшевой рубашке, майке и джинсах, не выделялся из толпы. Из тех, кто ездит в метро, мало кто догадается, что простенькая рыжая рубаха стоит триста долларов, столько же и ничем не примечательные с виду джинсы. Внимание идущей навстречу женщины привлекли его туфли – тоже замшевые, ярко-рыжие, из последней коллекции Гуччи. Что ж, в прохладном холле какого-нибудь бизнес-центра они смотрелись бы еще более вызывающе со своими длинными носами и ностальгическим намеком на времена раннего рок-н-ролла. Женщина перевела глаза выше, скользнула взглядом по лицу, прошла мимо.

Он остановился, вглядываясь в темный туннель. Вспомнил, как несложно оказалось получить вожделенный заказ на сто пятьдесят тысяч, из каковых ровно треть осядет в его агентстве. Пятьдесят тысяч, пусть даже и за напряженную работу! Если дела так пойдут и дальше, то можно будет подумать о расширении бизнеса.

Туннель осветился золотым, через несколько секунд оттуда вырвался поезд, светя тремя огнями, вписанными в треугольник, еще секунда – и верхний огонь разделился на три отдельных светоносных точки. Он вошел в незабитый вагон, встал спиной ко входу. Две девчонки-школьницы, одинаково круглопопые и маленькие, почти повисшие на верхнем поручне, захихикали – недосягаемый для них поручень находился как раз на уровне бровей этого длинного дядьки в рыжей рубахе.

В юности у него была специальная штучка, чтоб смешить друзей, – сваренный из металлической ленты обруч, который надевался на голову, а от обруча – два загибающихся вперед отростка, как у божьей коровки. Эту странную конструкцию после настоятельных просьб ему соорудил отец. Он заходил с друзьями в вагон, надевал дурацкую придумку на голову, цеплялся загнутыми «рожками» за поручень, а свободными руками разворачивал газету и невозмутимо читал ее всю дорогу, пока прочие пассажиры с недоумением пялились на него, а друзья покатывались со смеху, пялясь на пассажиров.

Он усмехнулся, вспомнив свою тогдашнюю страсть к розыгрышам и мистификациям. Он был уверен, что всем, чего он добился, обязан вот этой своей легкости в отношении к жизни, тому, что никогда не требовал от нее слишком многого, предпочитая самостоятельно развлекать себя и окружающих, а не ждать у судьбы нечаянной радости.

ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ – «ПУШКИНСКАЯ».

Она открыла глаза. Нельзя их закрывать – немедленно клонит в сон. Надо продержаться до «Выхина», потом продержаться, дожидаясь маршрутку, потом еще минут десять пути, а там… Нет, сразу лечь в постель не удастся, надо еще забежать в магазин, взять хлеба, молока и кефира, да и картошка кончилась. Ну нет, у нее тяжелая сумка, картошку придется оставить на потом, но все равно сразу лечь не удастся, потому что надо покормить Маринку. Даром что девчонке пятнадцать, будет сидеть голодная, пока не придет мама и не положит ей в клювик чего-нибудь вкусного. Может, бывший муж и прав, она избаловала девочку, но ведь очень трудно провести грань между любовью и баловством, она просто любит свою дочь, и любовь взаимна, и бывший муж все-таки не прав. И вообще, раз он такой умный, надо было самому заниматься ее воспитанием, а не…

Мысли лениво текли по привычному руслу, она сидела, отрешенно глядя в одну точку, сжимая сумку на коленях. СТАНЦИЯ «ПУШКИНСКАЯ». ПЕРЕХОД НА СТАНЦИИ «ТВЕРСКАЯ» И «ЧЕХОВСКАЯ».

Две девчонки напротив, невысокие, но вполне оформившиеся, покатывались со смеху и явно строили глазки стоящему рядом мужчине. Его лица она не видела, но он был довольно высок, неплохо, кажется, сложен. Одет, как молодой парень, в какую-то рыжую замшу, да и сам весь спортивный, подобранный, а вот волосы совсем седые. Красивая, благородная седина. Ей всегда нравились молодые лица, обрамленные сединой. А от таких девочек вечно пахнет потом. Им лет по четырнадцать, организм сходит с ума от переизбытка половых гормонов, отсюда этот особый удушающий запах, с которым они еще не научились справляться. Слава Богу, Маринку она приучила к абсолютной, медицинской чистоте.