Ульяна Гринь - Профессионально беременна

В гостинице я быстро уладила формальности: забрала оставшиеся вещи, уплатила кое-какие копейки за выезд после положенного времени и сдала ключ. Поскольку начал накрапывать дождик, Костю ждала под стеклянным козырьком на выходе. От нечего делать разглядывала прохожих. Защелкали, раскрываясь зонтики, а кто-то набросил на голову капюшон. А вот женщина, которая ругает сына, с непокрытой головой, и дождь ей нипочем. Ругает, похоже, за серьезный косяк, потому что аж покраснела от гнева…

— Тимофей, ты понимаешь, что это недопустимо?! Бабушка позвонила вся в слезах, она корвалол пила!

— Она его всегда пьет, — буркнул парень. На вид ему было лет пятнадцать, а может и меньше. Самый переходный возраст… Ясно все, с бабушкой поругался, ушел куда-нибудь, не предупредил, не позвонил. Сейчас мамка ему задаст. Карманных денег лишит или не разрешит пойти на день рождения друга…

— У бабушки больное сердце, — повысила тон женщина. Твою мать! А ведь я знаю этот голос! Ну, повернись, чтобы я увидела твое лицо… — А ты без спросу дома не ночевал! Представляешь, что я подумала? Да я все морги обзвонила, все больницы!

— Да ладно вам, е-мое! — отмахнулся паренек. — Я у Дины был…

— У Дины он был!

Женщина возмущенно хлопнула ладонями по бедрам, и я узнала ее. Дура я. Это же Тома!

Тома?

У Томы есть сын? Как интересно! Впрочем, какое мне дело до ее семьи…

Они поравнялись со мной, и мальчик — насупившийся, хмурый — скользнул по мне взглядом обиженного на весь мир подростка. А мое сердце пропустило удар — показалось, что я встретила Данилу помладше. Вот просто один в один — голубые глаза, как теплые дальневосточные ключи, прямой нос, пухлые губы, поджатые точно так же, как делает это мой Беркут, злясь.

Я машинально улыбнулась мальчику, а потом меня пронзила догадка. Данила похож на отца. И этот мальчик тоже.

У Томы сын от Алексея Павловича!

Боже ты мой, еще один ребенок… Еще один претендент на наследство. Еще один подозреваемый. Ой! Нет, нельзя подозревать семиклассника! Скорее уж Тому. Хотя она, по моим наблюдениям, олигарха любила. Замуж за него не вышла, но любила совершенно точно.

В общем, это ценное наблюдение. Не зря я осталась в гостинице одна, не зря отослала Костю. Вот только с кем поделиться этим наблюдением? Даниле сказать? Наверняка он знает про единокровного братика. Адвокату? Типа он не знает, ага. Нет, никому пока говорить не буду. Сначала нужно подождать оглашения завещания. Там точно вскроются интересные подробности.

— Ева Станиславовна!

Костя спешил ко мне через улицу с пакетом в руках. С фирменным пакетом из кондитерской, запыхавшийся, обеспокоенный. Я аж умилилась. Ты ж мой хороший! Подумал, небось, что я уже в такси прыгнула и была такова. А ему ехать виниться перед Беркутом. За это встретила парня широкой улыбкой и укоризненным замечанием:

— Костя, нельзя же настолько не доверять людям.

— Простите, я не об этом. Звонила Эллина Алексеевна, она в слезах, сказала, что Дарью Алексеевну забрали в больницу по Скорой, а Данилу Алексеевича увезли обратно в СИЗО.

— Твою мать, — только и смогла сказать я.

До особняка Костя домчал меня за десять минут. Я выскочила из машины, не дожидаясь, пока водитель откроет дверцу, и побежала к дому. Всей ладонью нажала на кнопку звонка, еще раз, и еще… Дверь распахнулась практически сразу. Заплаканная Таня — милая и услужливая горничная — всхлипнула с порога:

— Ой, Евочка Станиславна, что тут было, что было!

— Где Эля? — пытаясь отдышаться, бросила я ей. — Наверху?

— В своей комнате!

Не слушая больше горничную, я бросилась по ступенькам наверх. Распахнула дверь в комнату золовки:

— Эля! Что произошло?

— Какая тебе разница?! — фыркнула она, поспешно вытирая глаза. Разводы черной туши и свежеприобретенный хохолок на макушке сделали ее похожей на Ленни Кравица, но до внешности противной девчонки мне было точно без разницы. Я присела рядом на кровать, где Элька валялась, спросила:

— Что с Дашей?

— Отравилась чем-то, — снова всхлипнула девочка. — Но я-то знаю, что ее отравили!

— Кто?

— Полиция сказала, что Данька! — воскликнула Эля и разревелась, размазывая тушь и черные тени по всему лицу. Бедный ребенок… Мать сбежала, отца убили, брат в СИЗО, а сестра в больнице! Катюшка вон вообще в свою Швейцарию укатила… Осталась Эля одна.

Я порывисто обняла ее, притянула к себе, и Эля вцепилась в меня, как детеныш обезьянки в мать, рыдая на моем плече и уничтожая светлую блузку за тридцать тысяч.

— Ну все, все, малыш, — я гладила ее по волосам, сминая дурацкий хаер. — С Дашкой все будет хорошо, и Данилу выпустят обязательно!

— Не вы-пустя-ат! — прохныкала Эля, старательно размазывая черные сопли по моей блузке. — Он за меня сел!

Я не сразу сообразила, а потом с силой оторвала ее от себя и встряхнула:

— Ты что? Что ты говоришь?! Это ты убила отца?

— Нет, конечно! Сдурела, да?

— Дашку отравила?

— Да пошла ты!

— Ну так чего за тебя-то?

Эля отмахнулась, уткнувшись в подушку, и прорыдала глухо:

— Он думает, что это я-а-а…

— О господи…

Я уже машинально погладила ее по спине, лихорадочно размышляя. Данила решил сесть, чтобы выгородить сестру. Глупо, конечно, но так благородно… В этом весь Беркут. Какого черта она не сказала ему правду? Какого черта он не проверил? И чем занимается адвокат? Мне надо срочно к нему… Но сначала к Даше в больницу. Надо узнать, как ее состояние. А потом можно и к адвокату — перетереть за ведение дела и получить разрешение на свидание с Данилом. А Эльку я тут одну не оставлю. И вообще… Ее надо отослать в Лисий Нос. Там Полина, кошки, лошади. А тут люди мрут, как мухи.

— Эллина! Вставай. Иди умойся. Давай-давай, поторапливайся!

Я потянула ее за руку, вынуждая сесть, и Эля пробурчала:

— Зачем это?

— Поедем Дашку проведаем.

— Так нас к ней и пустят…

— Не пререкайся. Не пустят, так поговорим с лечащим врачом. А потом Костя отвезет тебя в Лисий Нос.

— Что я там забыла?! — удивилась Эля, глядя на меня глазами панды — в черных «очках» на бледном лице.

— Так мне будет спокойнее.

— Не поеду я ни в какой Лисий Нос, — насупилась она. Я поджала губы:

— Поедешь!

— Че ты раскомандовалась тут? Ты мне не мать!

Закатив глаза на миг, я встала и фыркнула:

— И слава богу! Не хватало еще! У меня вон своих в животе…

И осеклась. Эля прищурилась и подозрительно спросила:

— Что? Что там у тебя в животе, кроме ребенка?

— Эллина, что может быть в животе, кроме ребенка? — рассмеялась я, а потом серьезно вздохнула: — Только близнецы.

— Двойня?

— Ты так мелко думаешь о своем брате? Тройня!

Девушка широко распахнула глаза, медленно обошла меня по периметру и протянула: