Кэти Макгэрри - Эхо между нами

Я хватаюсь за переднюю часть его рубашки, когда конвульсии заканчиваются. Темнота пронизывает мое зрение, а разум затуманивается и покрывается дымкой.

– Не отпускай меня, папа. Пожалуйста, не отпускай меня.

– Не отпущу, детка, – его голос срывается, когда я пытаюсь не заснуть, – клянусь Богом, я этого не сделаю.

Мой ум осознает это раньше, чем тело. Первая мысль – нет никакой боли. Никакой. На самом деле это странное чувство, как будто ты плывешь и вообще ни с чем не связана.

Мое сердце замирает, а грудь сжимается. О боже, я умерла.

Сойер.

Папа.

Назарет.

Джесси.

Скарлетт.

Лео.

О боже, я ничего из этого не сделала правильно.

– Ви? – слышу голос папы и чувствую давление на свою руку, как будто кто-то держит ее.

Моя грудь. Мое сердце. Давление на мою руку. Я все это чувствую. Значит, я не умерла. Еще нет. Сглатываю и поворачиваю голову. Мне требуется много усилий, чтобы открыть глаза, и, когда я это делаю, все расплывается. Я моргаю, но это не помогает. Просто превращает папу в размытое пятно, и больше ничего не разобрать.

– Папа? – это должно было прозвучать гораздо громче.

– Я здесь, орешек.

– Я плохо вижу, – я начинаю паниковать, – все слишком расплывчато. Ничего не могу разобрать.

Вдалеке слышатся шаги, скрип стула рядом со мной, и я чувствую, как крепко папа держит меня за руку.

– Мы что-нибудь придумаем. Все в порядке, детка. Я обещаю, что все будет хорошо.

Мой мозг работает со скоростью миллиона километров в час, и я хватаю его за руку, чтобы убедиться, что он не уйдет.

– Опухоль растет. Я вижу маму и знаю, что не должна ее видеть. Я не хочу умирать. Я думала, что хочу, но это не так, я не хочу умирать. Пожалуйста, помоги мне не умереть.

– Ш-ш-ш, – говорит он и откидывает мои волосы с лица, – мы еще не знаем, выросла ли опухоль.

– Мне это уже известно. Я скрывала, что она выросла. Мне следовало сказать тебе. Извини. Мне очень жаль.

– Все нормально. Все в порядке. Мы сейчас в реанимации. Врачи думают, что у тебя был припадок, и мы ждем медсестер, чтобы отвезти тебя на МРТ-сканирование. Тогда мы узнаем больше.

– Прости, – повторяю я, и слезы жгут мне глаза. Я солгала ему. Разочаровала его. Я лгала самой себе. – Мне страшно. – Мне и раньше было страшно, но я пыталась убедить себя, что это не так.

– Я знаю, орешек, – его голос срывается, и он прочищает его. Рука на моем лице снова смахивает мне слезы. – Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Обещаю.

Мои глаза против моей воли снова закрываются, и мой разум начинает дрейфовать. Но потом я резко открываю глаза.

– Передай Сойеру, что я тебе сказала.

– Я передам.

– Я серьезно.

– Я передам. Я позвонил Джесси. Они со Скарлетт сидят в приемной и сообщают Сойеру и Лео о последних новостях. Назарет был здесь, в этой комнате, вместе со мной. Он только что ушел, чтобы попросить медсестру рассказать им о твоем зрении, но он скоро вернется. Продолжай спать, Ви, – мягко говорит папа. – Предстоит большая битва, и тебе понадобится вся твоя сила.

Я живу.

=Я жива.

Но мой мозг…

не совсем правильно работает.

Все произошло очень быстро.

Может, моя жизнь

шла слишком медленно,

Я плохо помню.

Даже настоящий момент

=Я все еще не могу вспомнить.

– А когда будет операция? – спрашиваю я.

– Тебе уже сделали операцию, – говорит Джесси рядом со мной. Он сидит в кресле рядом с моей кроватью, вытянув ноги вперед, и бейсболка прикрывает его рыжие волосы. Он смотрел телевизор, но теперь бросил взгляд на меня. В больничной палате темно, если не считать тусклого света над моей кроватью. В другом конце комнаты на пластиковом диване спит мой отец.

– Когда? – спрашиваю я.

– Несколько дней назад.

Я хмурюсь.

– Почему мне никто ничего не сказал?

– Мы говорили.

Я качаю головой и останавливаюсь, потому что чувствую себя странно. Поднимаю руку, чтобы дотронуться до нее, но Джесси протягивает свою и мягко опускает мою ладонь. У меня в руке капельница, и я этого тоже не помню.

– Я помню только скорую помощь.

– Это было две недели назад.

Может быть, жизнь идет медленно.

Я моргаю.

– А я ничего не помню.

– Я знаю, и все в порядке.

Мне кажется, что я должна испытывать какие-то эмоции, но я ничего не чувствую.

Из-за того, как темно снаружи и как тихо в больнице, мне кажется, что я должна спать, но чувствую себя бодрой. Мерцающий свет попадает в поле моего зрения, и на мгновение в моем затуманенном мозгу возникает неясный трепет.

По всей комнате развешаны рождественские гирлянды. На комоде напротив кровати стоит крошечная рождественская елка с огоньками и менорой [18] Менора, или ханукия, – золотой семирожковый светильник или подсвечник на семь свечей, который зажигают в течение восьми дней праздника Ханука. , под ней завернутые подарки. Менора. Значит, Назарет был здесь. Он еврей, и я отмечаю этот праздник вместе с его семьей.

– Разве сейчас декабрь?

– Нет. Я хотел бы приписать это себе, но Сойер и его друзья сделали это для тебя. Я должен признать, что это блестяще. Назарет принес менору, и именно он хвастался, принося подарки каждый день. – Джесси наклоняет голову в сторону Назарета, который сидит в соседнем кресле. Рядом с моей кроватью стоят два стула, и странно, что я не заметила этого раньше.

– Ханука лучше, – говорит Назарет, – больше дней подарков.

Это напоминание о нашей общей шутке, и мне хочется улыбнуться, я даже пытаюсь сделать это, но у меня не получается. Я просто не помню, как улыбаться. Это меня беспокоит.

– А Сойер знает, что мне сделали операцию?

– Да, он приходит каждый день около пяти, – говорит Джесси. – Он остается здесь до десяти. Скажи ему, что он пахнет как бассейн. Сойер остался бы еще дольше, если бы мог, возможно, на всю ночь, но его отец установил строгий комендантский час. К тому же Сойер хочет проводить ночь дома с сестрой. Сегодня он принес тебе цветы.

Я хмурюсь, глядя на красные розы на соседнем столике. Кажется, Сойер больше не живет со своей мамой. Джесси говорил что-то о его жизни с отцом, но эта информация сейчас так далеко, за стеклянной стеной в моем мозгу, и я не могу полностью понять ее.

– Для него это долгий путь.

– Это для меня долгий путь. Мы в Луисвилле. Скарлетт приезжает по выходным, и это она заплетает тебе волосы, а ты говоришь ей, чтобы она больше не позволяла нам прикасаться к твоим волосам. Признаюсь, когда я сделал тебе прическу, это выглядело страшно.

Я вообще ничего не понимаю.

– Тогда почему ты здесь, если это Луисвилль?