Кэти Макгэрри - Эхо между нами

– Она была мертва, но вернулась, – пытаюсь сказать я, но слова превращаются в рыдания, – она вернулась, чтобы я не оставалась одна. Это она звала тебя той ночью. Ты спустился вниз, потому что она звала тебя.

– Нет, орешек, это ты меня звала.

– Мама выкрикнула твое имя! – кричу я, чувствуя себя двухлетней девочкой, топающей ногами.

– Это ты кричала мое имя.

Я слишком быстро качаю головой, и папа опускает мою руку, чтобы удержать мое лицо в своих ладонях.

– Ты кричала мое имя, Ви. Ты, не твоя мама. Когда я спустился вниз, ты говорила и за себя, и за нее. Ты сама вела этот разговор. Сойер слышал, как ты делала то же самое за несколько ночей до того, как я отвез тебя в больницу. Это была опухоль. Галлюцинации. Твоя мама ушла, Ви. Мне очень жаль, но она ушла.

Мое горло сжимается, все мое тело дрожит, и я не могу видеть сквозь туман в глазах.

– Я не хочу, чтобы она уходила.

Голос отца срывается:

– Я знаю, детка. Я тоже не хочу, чтобы она уходила.

Звук, который выходит из меня, – это мое разбитое сердце. Мои плечи сотрясаются, и отец обнимает меня одной рукой, а второй берет под колени. Меня поднимают, а потом крепко обнимают. Я, как ребенок, обвиваю руки вокруг его шеи и плачу. Плачу сильно, плачу долго, и мое плечо становится мокрым, потому что папа плачет вместе со мной.

Входит медсестра, но мы не обращаем на нее внимания, и что-то холодное проникает в мои вены. У меня странный вкус во рту, и через несколько минут слез становится меньше, дыхание становится спокойнее, и отец обнимает меня, напевая старую песню Aerosmith – любимую песню моей мамы.

Я просыпаюсь и обнаруживаю себя в постели. Сойер рядом со мной. Моя голова лежит у него на груди, а его рука крепко обнимает меня. Свет в больничной палате не такой, как обычно. Кроме того, я слышу, как дождь стучит по крыше. Вскидываю голову с подушки и понимаю, что мы уже дома.

Я дома. Сегодня воскресенье, я вернулась в пятницу, и Сойер проводит со мной выходные. Я тяжело вздыхаю. Завтра начинается химиотерапия, но я буду беспокоиться об этом потом, потому что сейчас все равно ничего не могу с этим поделать. По кругу в моей комнате развешаны фиолетовые и розовые лампочки. На прикроватном столике стоит корзинка с шоколадными конфетами и желейными бобами. Стараниями Люси по всей комнате развешаны разноцветные бумажные кролики и яйца. Благодаря помощи Сильвии и Мигеля здесь есть еще плюшевые кролики разных размеров. Я стараюсь не обращать внимания на то, что все в школе теперь знают, что у меня была операция по удалению опухоли головного мозга. И на то, что Сильвия и Мигель устраивали для меня праздники, чтобы я могла проводить их столько, сколько захочу. Да, сентиментальность приятна.

Грир сказала мне вчера вечером, что, как только я закончу с химиотерапией и облучением, мы вместе устроим пасхальный ужин, даже если это не будет официально Пасхой. Празднование смерти, проходящей мимо меня, как у израильтян.

Папа настолько потрясающий, что позволяет Сойеру спать в моей постели со мной. Я думаю, он хотел сказать «нет», но потом увидел, как я улыбнулась при мысли о Сойере рядом. Так или иначе все, что я делаю, – это сплю, а Сойер-солдат часами смотрит повторы по кабельному телевидению, ожидая тех коротких минут, когда я действительно проснусь.

По выходным Сойер оставляет меня только для того, чтобы пойти на свои встречи анонимных алкоголиков со своим другом Ноксом. Он не видится со своей мамой, потому что она отрицает свою проблему, и его отец подал заявление на чрезвычайную единоличную опеку и выиграл. Теперь его отец собирается получить постоянную полную опеку.

Сойер с отцом ругаются время от времени, но Сойер утверждает, что с тех пор, как родился его брат, они ладят лучше. По крайней мере, я думаю, что так он сказал. Все это могло быть просто сном.

– Привет, соня. – Сойер неуверенно улыбается мне.

– Ты пахнешь, как бассейн, – говорю я, но мне уже нравится этот запах. Это заставляет меня думать о нем и о тех ночах, когда мы целовались часами.

– Ты часто так говоришь.

– Потому что это правда. – Я кладу подбородок ему на грудь и ненавижу себя за то, что, хотя и так все время спала, хочу спать еще больше. – Мне очень жаль, что я не очень хорошая компания.

– Меня это не беспокоит. Не забывай, мы заключили сделку. Ты сказала своему отцу правду, и вот – я твой.

Я поднимаюсь в кровати и кладу голову на подушку так, чтобы оказаться на одном уровне с ним.

– А ты меня поцелуешь?

Улыбка Сойера становится все шире, а в глазах вспыхивают веселые искорки.

– Твой отец надерет мне задницу, если узнает.

– Я никому не скажу. В смысле, для этого мне нужно хотя бы проснуться.

Сойер смеется.

– Это правда. – Его глаза темнеют, когда он смотрит на мои губы, что указывает на то, что он думал об этом так же много, как и я: все время.

Он наклоняется вперед, и электричество того самого момента прямо перед поцелуем шипит в воздухе. Мою кожу покалывает от возбуждения, и, когда его губы встречаются с моими, я едва могу дышать.

Мы целуемся, и, когда я кладу руку ему на грудь, желая гораздо большего, Сойер отстраняется.

– Твой папа скоро приедет.

– Нет, это не так.

Но тут моя дверь открывается, и я не могу удержаться от смеха. Папа смотрит на меня, потом на Сойера и хмурится. Он уходит, но не закрывает за собой дверь.

– У моего отца здесь есть камера, не так ли? – спрашиваю я.

– Да, – тело Сойера сотрясается от смеха, – на случай, если он понадобится, когда будет внизу.

Первое, что я сделаю, когда не буду так чертовски уставать, это воткну топор в охранную систему на кухне.

Папа болтает без умолку, а это значит, что он нервничает. Он ходит по первому этажу нашей квартиры, собирая вещи в спортивную сумку. Собирает все, что, по его мнению, нам может понадобиться для моего первого курса химиотерапии.

Я сажусь на подоконник, подтянув колени к груди и слушаю, как легкий дождь барабанит в окна. Этот дом кажется мне странным. Это мой дом, но в то же ремя и нет, и я немного опустошена. Мамы здесь нет. Я скучаю по ней. Отчаянно.

Мой мобильник звонит, и я смотрю на него, чтобы прочитать сообщение от Сойера: «Куда ты хочешь пойти в первую очередь, когда закончишь свои процедуры?»

Я хмурюсь, чувствуя, что должна знать ответ. И хмурюсь еще сильнее, когда понимаю, что у меня нет никакого ответа. Я никогда по-настоящему не думала о жизни после окончания школы. Это всегда была жизнь здесь и сейчас.

Я: «На пляж?»

СОЙЕР: «А почему вопросительный знак?»

Я: Потому что все кажется мне знаком вопроса».

Папа бежит вверх по лестнице и, к счастью, замолкает, по крайней мере, на два удара сердца. Мой сотовый снова звонит. Я ожидаю увидеть ответ от Сойера, но удивленно наклоняю голову.