Кэти Макгэрри - Эхо между нами

Улисс готовит ужин каждый вечер, когда я здесь, и заставляет Назарета, Джесси, Скарлетт или Лео провести час или два с Ви, чтобы дать мне перерыв на еду, поговорить с Люси и расслабиться. Он даже делает это по воскресеньям вечером и настаивает, чтобы я поел, прежде чем отправлюсь в Луисвилль.

Сначала я чувствовал себя неловко, но потом быстро понял, что нам обоим нужно время. Время передохуть. Время поговорить о наших заботах с Вероникой, о нашем собственном изнеможении и о других сферах нашей жизни. К тому же этот человек чертовски хорошо готовит.

Сегодня вечером мы ели бифштекс. Мы обнимаемся перед тем, как я ухожу, и он обещает написать обновленную информацию о завтрашнем расписании Вероники.

Перекинув рюкзак через плечо, я пишу отцу, чтобы он знал, что я уже в пути. Нам не всегда просто, но мы оба стараемся. Я дал ему шанс, потому что он перешел от отсутствия детей сразу к трем. Он дает мне шанс, потому что чувствует себя виноватым за то, что забыл о своих обязаностях родителя.

Люси любит Тори, и та отвечает ей взаимностью. Большой бонус – Люси сейчас на терапии и просыпается в слезах только два раза в неделю. Каждая ночь без слез – это победа.

Я бегу вниз по лестнице, выхожу через парадную дверь, и мой желудок сжимается, когда я замечаю маму на ступеньках. Папа не просто выиграл срочную опеку надо мной и Люси, он также получил временный запретительный ордер для нас. Его срок скоро истекает, но он все еще действует. И он не позволяет маме разговаривать со мной, пока я навещаю Веронику.

Она поворачивается на ступеньке и смотрит на меня. Это мама, но не мама. На ее лице нет косметики, волосы уложены не идеально. На самом деле она несовершенна. Она в спортивном костюме и огромной толстовке, чтобы защититься от холодного, влажного зимнего вечера.

Толчок узнавания вызывает боль в моей груди. Эта толстовка – одна из моих.

Может быть, запретительный судебный приказ – это слишком? На мой взгляд, да, но в то же время я оценил пространство.

– Я видела твою машину и ждала тебя, – говорит она, – надеялась, что ты скоро спустишься.

Ранена. Она истекает кровью из-за меня. И в этот момент я понимаю, как сильно скучаю по ней.

Делаю два шага и сажусь рядом с ней. Не близко. Она по одну сторону лестницы, я – по другую. Улисс спросил меня, не хочу ли я, чтобы он вышвырнул ее из квартиры, и я ответил, что если она платит за нее, то нет. Я не хочу худшего для моей мамы, только чтобы она захотела поправиться.

Мама нервничает, а я нечасто видел ее в таком состоянии. Она снова и снова расстегивает и застегивает свой фитнес-браслет.

Я вглядываюсь в темный вечер. Идет дождь, воздух холодный. Я расстегиваю молнию на куртке и смотрю, как мое дыхание вырывается облачками пара.

– Как там Вероника? – мама нарушает молчание.

– Неплохо. Химио- и лучевая терапия делают ей больно, и мы с трудом находим лекарства, которые могут помочь справиться с тошнотой. Но я думаю, что Улисс нашел сегодня кое-что, что может сработать. Врачи проводят агрессивное лечение и полны надежд. Я не буду лгать, это будет долгая дорога, но врачи уверены, что все будет хорошо.

Надеюсь, что так и будет. Мне это тоже нужно.

– Это хорошо, – говорит мама, – я все время молилась за нее.

А я молился за Веронику и маму. На самом деле все, что я чувствую и делаю, – это молюсь. Это постоянный разговор в моей голове между мной и Богом. Тот, который никогда не заканчивается.

– Сильвия и Мигель информируют меня о ее состоянии и лечении.

– Вот и хорошо, – краду я ее ответ.

Мы часто разговариваем и переписываемся с Сильвией и Мигелем. Я иногда навещаю, когда приезжаю в город повидаться с Ви. Они ее тоже навещают. Пусть не так часто, как Назарет, Джесси, Скарлетт и Лео, но теперь они считают ее другом, и Ви чувствует то же самое.

– Они держат меня в курсе и по поводу твоих дел.

И наоборот.

– Они сказали, ты все еще плаваешь?

– Да. Пока Вероника держится хорошо, я планирую поучаствовать в некоторых соревнованиях начиная с февраля. Я познакомился с тренером по плаванию из университета Луисвилла. Он интересуется мной. Несколько других колледжей тоже проявили интерес.

Она оживляется.

– Это отлично.

Именно оно. Плавание. Плавание помогает мне сосредоточиться и не прыгать с утесов. Это моя отдушина. Меня поощряли и Нокс, и Вероника, и папа. Но именно Улисс убедил меня, рассказав о своих переживаниях о маме Вероники и важности заботы о себе, чтобы я мог лучше заботиться о женщине, которую люблю.

– Сильвия сказала, что ты учишься на дому?

Что-то вроде того.

– Я все еще учусь в здешней средней школе. Поскольку я почти выпускник, учителя работают со мной, чтобы я мог учиться онлайн. – И добавляю, потому что я знаю, что она жаждет информации. – Люси учится в школе в Луисвилле. В очень хорошей.

Необычная школа, которой восхищаются друзья и родственники Тори. Какая-то латинская школа, в которой дети проводят не полный учебный день. Сначала я был настороже, но Люси там понравилось, а мне нравится проводить с ней дополнительное время в течение дня.

– Они были терпеливыми с Люси. И отнеслись к ней с пониманием. То, что ей сейчас нужно.

Вспышка боли и вины отражается на мамином лице, и это ранит меня. Зачем я произнес последнюю часть? Я разочарованно вздыхаю, понимая, что, возможно, сказал это нарочно, чтобы причинить ей боль. Потому что я все еще зол, а прощение – это непостоянный зверь.

– Сильвия и Мигель сказали тебе, что я бросила пить? – спрашивает она.

Я киваю. Они сказали мне, что она не притрагивалась к алкоголю ни с кем из своих друзей. Сильвия сказала, что мамин ответ об ее пьянстве зависит от того, с кем она разговаривает, но с Ханной она более откровенна, чем с кем-либо еще. Любая непоследовательность в ее рассказах беспокоит меня. Кроме того, незнание того, что она делает в свободное время, – больная тема.

– Могу я быть кое в чем с тобой откровенной? – спрашивает она.

Я снова киваю, не совсем уверенный, что она способна на такое.

– Не пить оказалось совсем не так легко, как я думала. Потому что долгое время я считала, что это просто, нужно только захотеть. Я просто не желала этого делать. Но я не пью, особенно после того, как вы с Люси ушли… и это было очень тяжело.

– Ты все еще пьешь?

– Нет, – говорит она слишком быстро.

Гнев сжимает мои мышцы, и я пристально смотрю на нее.

Мама тут же отводит взгляд, и ее лицо сереет.

– Это совсем не просто. Я стараюсь… но это не так просто.

– Я все понял.

– Я так не думаю, – она огрызается, – ты не понимаешь, что я сейчас чувствую. Такую… такую…