Бэт Риклз - Бросок наудачу

Саммер тоже пишу несколько слов, поскольку чувствую себя обязанной ответить. « Я в порядке. Прости. Рано ушла домой, не смогла остаться. Заберу свои вещи завтра, спасибо, что прихватила их. Целую ».

Как и мама, Саммер заслуживает объяснения при личной встрече.

Расположившись на кровати Дуайта, забираюсь под одеяло и кладу голову на подушку. Множество мыслей мешают уснуть, поэтому просто тупо смотрю на стену, где висит выцветший плакат с периодической таблицей.

Пожалуй, я предпочла бы по-настоящему расстроиться из-за случившегося. Но я совсем ничего не чувствую. Этим вечером мне хотелось плакать только из страха, что тщательно выстроенная здесь жизнь новой Мэдисон будет разрушена.

Продолжаю смотреть на стену. И, честно говоря, меня слегка тошнит.

Не знаю, смогу ли после такого продолжать дружить с «модной тусовкой». Особенно учитывая, насколько осложнились наши с Брайсом отношения… У нас просто не получится. Но, кроме того, я не знаю, хочу ли вообще и дальше тусоваться с ними, называть их своими друзьями. Часть меня хочет окончательно с ними порвать.

Если бы все было так просто.

Ведь другая часть меня будет скучать по шуткам Адама и Рики, и по редким саркастическим и остроумным комментариям Маркуса, и по Саммер, поскольку она всегда была добра ко мне и никогда не заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке.

Я не знаю. Я честно не знаю, что делать и даже что думать обо всем этом сейчас.

Мне придется просто выждать и посмотреть, как будут развиваться события. Это единственный вариант. Это лучший вариант.

Немного успокоенная этой мыслью, я сворачиваюсь калачиком в кровати и закрываю глаза. Подушка приятно пахнет; постепенно я позволяю усталости нахлынуть; сон овладевает мной.

Я просыпаюсь в половине восьмого. Еще ужасно рано, но, даже проспав всего четыре часа, я чувствую себя намного лучше. Слышу лай собаки, сонно постанываю и переворачиваюсь на другой бок, утыкаясь лицом в подушку. Геллман, должно быть, служит в доме вместо будильника, если просыпается так рано каждое утро.

Но я уже проснулась и знаю, что у меня нет никаких шансов снова заснуть. Поэтому вылезаю из постели и провожу пальцами по волосам. На цыпочках выхожу из спальни – на тот случай, если остальных Геллман не разбудил, – и иду в ванную. Умываюсь и стараюсь не смотреть на себя слишком долго в зеркало – хотя растрепанные и торчащие во все стороны волосы я таки замечаю, поэтому со вздохом снова открываю кран и немного приглаживаю их с помощью воды.

Поскольку у меня нет никакой одежды, кроме той, что дал мне Дуайт прошлой ночью, я спускаюсь вниз помятой и неряшливой, надеясь застать его уже проснувшимся.

Оказавшись на первом этаже, слышу голоса, доносящиеся из кухни: похоже, Геллман разбудил всех.

Задержавшись на пороге, вижу мать Дуайта, Терезу, которая жарит бекон; Синтия сидит за столом и оживленно болтает. Должно быть, они жаворонки, тут же приходит мне на ум. Даже успели сменить пижамы на другую одежду.

Надеюсь, мама Дуайта не возражает, что я осталась на ночь. Не хотелось бы злить ее. И кто знает, может быть, я ей больше не нравлюсь после того, как мы с Дуайтом столько времени не общались.

– Здрасте, – с опаской здороваюсь я.

– Привет! – весело говорит Синтия, поворачиваясь и улыбаясь мне.

– Доброе утро, – так же радостно, как и дочь, откликается Тереза. – Надеюсь, ты голодная. По воскресеньям у нас всегда на завтрак большая поджарка.

– Умираю с голоду, – отвечаю я со смехом, испытывая огромное облегчение от того, что она не держит на меня зла.

– Дуайт ушел гулять с Геллманом, – продолжает Тереза. – Они скоро вернутся. Просто он по утрам такой непоседливый. Пес, я хотела сказать, не Дуайт.

Я смеюсь.

– Простите за вторжение… Я просто…

– Ох, дорогая, честное слово, не волнуйся об этом. Дуайт сказал мне, что у тебя выдался очень непростой вечер и тебе нужно было где-то переночевать. Не буду ни о чем тебя спрашивать. – Я улыбаюсь, и она продолжает: – Тебе понравился школьный бал?

– Да. Там было здорово, спасибо.

– Я просто не могу дождаться , когда уже вырасту и тоже пойду на бал, – тоскливо вздыхает Синтия.

– Открою тебе один секрет, – говорю я ей. – В школьных балах нет ничего особенного.

Через несколько минут открывается входная дверь, и Дуайт кричит:

– Я вернулся!

Слышно, как пыхтит Геллман, и через секунду он врывается в кухню, направляется прямо к своей миске с водой и окунает в нее всю морду. Дуайт входит следом и вешает на крючок красный поводок.

– Доброе утро, – приветствует он меня. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – отвечаю я чистую правду. – Еще раз спасибо.

– Не нужно меня благодарить, честно.

Тереза начинает раскладывать по тарелкам бекон, тосты и яичницу и зовет нас к столу, за который мы и усаживаемся. В разгаре трапезы из кармана моих спортивных штанов раздается трель мобильного телефона.

– Простите.

– Ничего страшного, – отмахивается Тереза. – Отвечай, не стесняйся. Это могут быть твои родители.

– Спасибо, – тихо говорю я и открываю сообщение. Мама просит позвонить ей, если меня нужно отвезти домой. Решив ответить позже, убираю телефон обратно.

– Итак, – говорит мама Дуайта, – как продвигается ваш совместный проект?

– Хорошо… – неуверенным тоном отвечаю я.

– Нормально, – таким же тоном произносит Дуайт. Мы переглядываемся и утыкаемся в тарелки.

Его мама смеется.

– Ух ты. Сколько подробностей вы на меня вывалили.

– Ага, – подхватываю я шутку. – Да ладно тебе, Айк, ты же не даешь мне и слова вставить.

Замечаю мимолетную ухмылку на его лице, и он качает головой.

– Айк? – каким-то странным тоном переспрашивает Тереза. Она выглядит… ошеломленной. Пожалуй, другого слова тут и не подберешь. И ее брови взлетают вверх.

– Кхм… – Я аккуратно откашливаюсь. – Я придумала это… э-э… прозвище для него.

Никто из них не произносит ни слова, и я не могу избавиться от ощущения, что сморозила какую-то глупость. Нужно как-то оправдаться, но на ум ничего не приходит. Тереза смотрит на сына, а тот будто бы не замечает ее.

Затем Дуайт обращается ко мне:

– Пойду заберу твою одежду из сушилки, чтобы ты могла переодеться.

От меня не укрылся взгляд, который он бросает на мать перед уходом. Еще некоторое время я сижу и недоумеваю, а потом беру наши с ним пустые тарелки и ставлю их рядом с раковиной.

– Мэдисон? – зовет Тереза.

– Да? – оборачиваюсь я.

Она медлит и прикусывает губу, словно раздумывая, стоит ли мне все объяснять. Я готовлюсь к тому, что ничего так и не услышу, но тут Тереза произносит:

– Теперь он никому не позволяет так себя называть. С тех пор как умер его отец, Дуайт это прозвище возненавидел. Знаешь, ведь это папа первым стал звать его Айком, – тихо добавляет она.