Кэти Чикателли-Куц - Карантин

– Э-э-э, нормально. – Хотя на самом деле, я понятия не имею, как она.

– Представляю, как ей одиноко, бедная девочка, – громко произносит мама.

– Мам! – шиплю я.

– Представь, если б я уехала от тебя? А ты ведь даже не болел!

– МАМ!

– Бедная девочка, – повторяет она, качая головой.

– Она выздоровела, и она сильная. И всегда была сильной.

Мама смотрит на меня удивленно.

– Ничуть не сомневаюсь в этом. Им с мамой пришлось не просто. Если кто-то и в состоянии пройти через все это, и остаться на высоте, так это она. – Мама указывает пальцем на штору.

Теперь я удивлен. Обычно в свои визиты мама сплетничает о наших соседях по квартире.

Она смотрит на меня и смеется.

– Я – мать. И подмечаю такие вещи. Но не могу сказать того же об этой твоей подружке, помешанной на социальных сетях.

Следовало бы шикнуть на нее, но я этого не делаю.

Мама почему-то смотрит на меня выжидающе. Может быть, она что-то спрашивала, а я отвлекся?

– Ну? – наконец произносит она.

– Что, ну?

– Ты не собираешься защищать свою девушку, как защищал Флору?

– А, точно. Келси тоже сильная. Сложно встречаться с кем-то на карантине, – говорю я нерешительно.

– Ага, – отвечает она недоверчиво, а потом говорит, – следуй своему сердцу.

– Что это значит?

Она просто улыбается мне и выдает загадочное:

– Сам поймешь.

И возвращается к сплетням, а я слушаю, как Флора переключает каналы. Мне по-прежнему интересно, как она чувствует себя на самом деле.

После того, как мама уходит, я хожу по своей части палаты с телефоном в руке. Наконец, набираю сообщение: «Ты в порядке?»

Затем быстренько прячу трубку под подушку, чтобы не ждать, пока он завибрирует в ответ.

Делаю еще несколько шагов, затем сдаюсь и хватаю телефон. Пришло сообщение, но от Келси, моей девушки. Что должно было меня осчастливить. Взволновать. Но этого не происходит. Мы переписываемся, я продолжаю прятать свой телефон, и, наконец, получаю то сообщение, которое ждал. Но это не то, на что я надеялся. Всего лишь: «Ага. В порядке. Спокойной ночи».

Вот только она не собирается спать. Потому что впервые размещает пост:

«Чувствую себя намного лучше. Спасибо всем за поддержку. #карантинейджер».

Она также добавляет селфи в маске, и я вижу сбоку нашу штору. Снова чувствую себя в параллельной вселенной.

Там есть ссылка на ее «Инстаграм», и я хлопаю себя ладонью по лбу так сильно, что даже больно. Я понятия не имел, что у нее есть «Инстаграм», и это глупо, потому что он у нее, конечно же, есть.

Не знаю, почему, но я нервничаю, когда перехожу по ссылке. Отвожу взгляд и снова смотрю на телефон. Там куча снимков, которые делала Флора.

Она кажется такой близкой, но я скучаю. Там фотки подруг, которых я уже видел по «фейстайм», и, должно быть, Рэнди. И очень много фотографий маленького сада в ее районе. У меня почему-то такое чувство, будто я вторгаюсь в личное пространство, как будто она разозлится, если узнает, что я смотрю ее фотки, так что я возвращаюсь к посту.

«Она вернулась! #карантинейджер #командафлоривер наконец-то! #карантинейджер

Флора! Мы должны знать о поцелуе! #карантинейджер

Я по-прежнему думаю, что она вовсе и не болела #карантинейджер

ПОЧЕМУ / КОГДА / КАК ВЫ ПОЦЕЛОВАЛИСЬ? #карантинейджер».

Ночью я ворочаюсь с боку на бок. Может быть, я отоспалась с запасом, пока болела, а может, скучаю по маме. Или чувствую себя отвратительно из-за своего поста. Обычно я выкладываю в «Инстаграм» всякие фотки. Фотки, а не свое лицо. То, что большую часть моего лица закрывает маска, приносит некоторое облегчение, но все равно неловко. Я слишком хорошо помню, как выглядела, когда заболела. Кажется, эти круги под глазами никогда не пройдут, и теперь я всегда буду выглядеть и чувствовать себя больной. И ядовитой.

И это кажется таким… фальшивым. Нереальным. Даже несмотря на то, что все реально . Но как можно передать запах больничной палаты, шуршащие звуки, которые Оливер издает во сне, страстное желание подышать свежим воздухом в посте в интернете, который увидит куча незнакомых людей? Я придумала хештег #карантинейджер, потому что хотела помочь Оливеру заполучить девушку мечты. И не ожидала, что так много людей заинтересуется этим. Не ожидала, что Келси получит так много внимания, будет им наслаждаться .

И я не ожидала, что кто-нибудь узнает о нашем поцелуе. О поцелуе, о котором я не могу перестать думать, о котором, готова поспорить, Оливер жалеет.

А может, я не засыпаю, потому что понятия не имею, что скажу папе и Голди утром. И все еще сердита на папу. Я по-прежнему не понимаю его и по-прежнему не знаю, что думать о Голди.

Почему не он пригласил меня в гости? Почему об этом подумали только мама и Голди? А что если б они не подумали ? Мы б так и жили до тех пор, пока однажды он не перестал бы меня вспоминать? В ожидании, пока соответствующая часть мозга, все клетки, просто умрут, и я исчезну из его жизни, будто меня никогда не существовало?

Утром в глаза будто песка насыпали. Так часто бывает, если не спать допоздна.

Заглядываю в телефон и пугаюсь всех этих незнакомцев, которые обсуждают меня, анализируют мое лицо, задают вопросы. Пугаюсь и еще чувствую… фальшь. Эти люди ничего не знают обо мне. Обо мне настоящей. Не знают, что больше всего я люблю жареный сыр, что ненавижу изюм, что во втором классе сломала себе запястье, что боюсь плавать в океане. Понятия не имею, как выразить это через фотографию, да и не хочу.

Я опускаю телефон, снова чувствуя зуд и беспокойство, и иду в ванную. Вожусь с волосами, корчу рожи, смотрю, как выглядит мое безумное лицо. Оливер прав, нос действительно морщится, когда я злюсь. Как я не заметила этого за все свои шестнадцать лет?

Оливер.

Мне очень не хватает наших разговоров. Не стоило так грубо отвечать ему прошлой ночью. Не его вина, что ситуация с моими родителями такая неловкая и странная. Хотя у него, кажется, не лучше. Я действительно много пропустила, пока болела и спала, и я все еще не знаю, где его отец. Если он у него есть. Кажется, на базе он упоминал, что живет с мамой, и ни разу не говорил об отце, как будто его у него нет и никогда не существовало.

Интересно, не хочет ли мой папа, чтобы меня никогда не существовало?

Возвращаюсь в постель и вижу, что Голди – а не мой отец – написала мне, что они в аэропорту и уже готовы ехать в больницу.

Ведь именно мачеха должна сообщать, что отец собирается навестить свою дочь на карантине!

Пишу Оливеру: «Извини. Тяжелая ночь».

На часах немногим больше восьми, и на другой стороне палаты тихо, но он отвечает: «Без проблем».

Размышляю, что бы ему написать, как: «Я тут, если захочешь поговорить».

Сердце слегка встрепенулось в груди. Вспоминаю, что хотела включить это в свое руководство для парней. «Убедись, что ты доступен для девушки, и она всегда может поговорить с тобой. Отнесись к этому серьезно».